Первая весть (главы из повести)
Шрифт:
Но шныряли вокруг урядник, стражники и пособники их, и рассказывать и объяснять приходилось скупо и сдержанно.
III
И вот рассыльный приехал без почты. Волостной старшина, хитрый и с виду добродушный старик, сказал писарю:
— Лафа тебе, Степан Макарьич! Гумаг нету, ну и делов тебе не стало. Пойдешь, поди, чай с бабой распивать!
— Сейчас нету, а после вдвое будет!
В волостное пришел урядник. Он встревоженно посмотрел вслед ссыльным, уходившим разочарованно и возбужденно без почты. Старшина встретил его вопросом:
— Что ж это такое, что никаких бумаг, никакой почты не пришло?
— Окончательных сведений не имею — важно и загадочно ответил урядник. — Но соображаю, что установлено это начальством. Свыше! И предлагаю за политическими наблюдение усилить. Надзор строжайший.
— Разве что дознато на их счет? — встревожился старшина.
— Имею секретные сведения. Без разглашения. В общем — по инструкции!
— По инструкции?! — уныло повторил старшина и прибавил: — Хлопот с этими политическими, не приведи господь!
Писарь подобострастно засмеялся:
— Беспокойная нация!
В деревне стало тревожно. Ссыльные собирались вместе у кого-нибудь одного из товарищей и до полуночи спорили. Стражники подглядывали, подслушивали и докладывали:
— Шумят! Курят, аж от дыму сине в избе, да шумят. А об чем — не понять!
У урядника глаза зло округлялись от таких донесений и он кричал на стражников:
— Понять должны! Непременно!.. Они, может быть, о незаконном совещаются, о противоправительственном!
—Никак нам не понять! — уныло повторяли стражники.
Однажды урядника прорвало, и он явился в сопровождении стражников и сотского на квартиру, где собралась почти вся колония.
— На каком основании незаконное собрание? — грозно спросил он, тщетно стараясь скрыть свое беспокойство и смущение.
Его встретили насмешливо:
— Раз собрание незаконное, — смеясь пояснил ему один из ссыльных, — то какие же могут быть основания! Собрались — и все тут. Именины справляем.
— Именины... — раздраженно повторил урядник. — Именины так не справляются. У именин признак другой...
— А у нас вот как раз только так! Это самый явный признак наших именин! Самовар и калачи!
Самовар, действительно, попыхивал на столе. И калачи были нарезаны, и даже какая-то рыба лежала на тарелке.
Уряднику пришлось уйти ни с чем. Когда он уходил, в догонку ему раздалось насмешливо:
— А вы бы, господин урядник, не старались бы очень-то! Не стоит!
Обернувшись у самого порога, урядник вспыхнул.
— Я присягу принимал! Мое старанье по службе полагается!
— Ну-ну, старайтесь!..
Так протянулось томительно время до приезда второго рассыльного. Последние два дня перед его приездом были самыми мучительными. Ссыльные выходили на дорогу и часами смотрели вдаль белой заснеженной реки, по которой извивалась заставленная вешками, изъезженная дорога. Снег поблескивал настом.
Дорога побурела. С хребтов веяла острые ветры. Река лежала мертвая, пустынная, далекая. И на ней такая же мертвая и пустынная извивалась дорога.
Ссыльные взбирались на высокий бугор и молча часами глядели в ту сторону, где из-за поворота мог каждую минуту показаться рассыльный,
А он все не ехал. И так, в томительном, непереносимом ожидания проходили дни. Возбуждение среди ссыльных нарастало. Нарастала тревога. И вместе с возбуждением и тревогой оживали надежды.
Наконец, поздно вечером, когда его уже перестали ждать, приехал рассыльный. К волостному правлению устремились толпою ссыльные, сразу же проведавшие о приезде рассыльного. У дверей волостного правления их встретили стражники
— Нельзя вам туды! — заявили они ссыльным.
Окна в волостном были ярко освещены. За покрытыми льдом стеклами ползали и мелькали тени. За этими окнами, знали ссыльные, там, внутри волостного писарь и старшина разбирают почту. Там, куда их почему-то не пускают, — долгожданные вести, письма, газеты. Ссыльные оттолкнули стражников и вошли в волостное.
Навстречу им поднялся из-за стола, на котором свалена была привезенная рассыльным почта, урядник. У него было растерянное лицо. Страх и смущение были на этом лице.
— На каком основании... — начал было он. Но писарь, рывшийся в каких-то бумагах, вскочил на ноги и с притворной радостью крикнул:
— Поздравляю, господа!.. С окончательным изменением положения!
Ссыльные быстро прошли к столу. Урядник посторонился. Волостной старшина тоже отодвинулся в сторону. Ссыльные взглянули на них, на груду бумаг, газет, писем.
— Революция! — крикнуло несколько голосов.
— Революция!.. Да здравствует революция!..
Огонь в большой лампе вздрогнул от этих криков. Вздрогнул и урядник...
...Был март тысяча девятьсот семнадцатого года.
А вдали на горизонте вырисовывались контуры великого Октября.