Первая заповедь блаженства

сказочно-фантастическая повесть

…И вдруг раздался звонок! Папа, зевая, вышел из спальни и открыл дверь.

— «Скорую» вызывали? — бодро гаркнул кто-то с порога квартиры.

Я спрыгнул с дивана. Этот голос!.. Этого не может быть, и всё-таки…

— Нет, «Скорую» мы не вызывали, — сказал папа.

— А мы знаем, что не вызывали!

Минутное

молчание. Я, немножко подпрыгивая от счастья, подслушивал из-за угла коридора.

— Вы что, из дурдома сбежали?! — взвыл, придя в себя, папа. — Что за тупые шутки?! Вы в курсе, что сейчас ночь?!

— Сейчас без пятнадцати три пополуночи, — вежливо сообщили ему. — Мы не сбежали, а приехали в гости.

— Ну вы у меня сейчас погостите! — пообещал папа.

— Да мы и не к вам вовсе…

Ну, всё, пора мне вмешаться, а не то папа задохнется от возмущения. Надо его поберечь. Я постарался спокойно и неторопливо выйти из-за угла и сказал:

— Папочка, не волнуйся, это ко мне!

— Илюха! — обрадовался гость.

— Здравствуйте, доктор, — я протянул руку для приветствия, одновременно подмигнув левым глазом.

Папа ничего не заметил. Зато доктор тотчас сделался похожим на доктора (до этого момента он больше смахивал на разбойника в докторском костюме).

— Здравствуйте, Признанный, — учтиво ответил он, пожимая мне руку.

Это был наиболее верный шаг. Услыхав мой титул из уст незнакомца, папа немедленно растаял от умиления и проникся доверием к нежданному гостю.

— Извините, что вспылил, — сказал папа. — Просто этот ночной визит… слегка неожиданно…

— Папочка, иди спать, — сказал я. — А я тут сам разберусь, хорошо?

— Конечно, Илюшенька, конечно, — согласился мой родитель, — ещё раз извините…

Он слегка поклонился и шаркая шлёпанцами, побрел в спальню.

Я полез за гостевыми тапками.

— Дядя Фил, а почему вы всё время говорите «мы»? С вами есть ещё кто-нибудь?

— А как же! — Дядя Фил шагнул в прихожую, и за его широкой спиной обнаружился худенький светловолосый паренёк, похожий на очень усталое привидение.

— Ааа! — изумился я. — Неужели?..

Стоп. Ещё немного, и я начну рассказывать историю с конца. Будет лучше, если я вернусь к самому началу.

Когда я родился и издал свой первый крик, мой отец проверил меня по камертону и пришел в полный восторг.

— Грандиозно! — воскликнул он. — Чистое "ля"! Помяните моё слово: этот мальчик потрясет планету!

Забегая далеко вперёд, замечу, что его предсказание сбылось, правда, несколько иначе, чем ему грезилось. Мой отец желал видеть меня великим пианистом, величайшим виртуозом всех времён и народов. Папа любил повторять, что человек велик ровно настолько, насколько высокую цель он перед собою ставит.

Однако кое-кто сильно помешал осуществлению

папиных планов. Этим человеком был я.

Во внутриутробном состоянии я был очень покладистым учеником, и врачи без труда внедрили в моё подсознание нотную грамоту и развили у меня абсолютный слух. Сложности начались, когда я родился.

Меня посадили за пианино, как только я научился сидеть. Сначала меня привязывали к стулу, чтобы я не упал. Потом — чтобы не уполз. Но чуть позже я научился бегать, и проблем с моим обучением стало значительно больше. Глядя на то, как я, пытаюсь вырваться, заливаясь слезами перед ненавистным инструментом, мама украдкой утирала заплаканные глаза, а отец сердито хмурился.

— Я хочу туда! — ныл я и показывал пальцем в окно.

За окном был большой двор. Хотя с нашего тридцать первого этажа он был виден не очень хорошо, я всё же мог разглядеть далеко внизу каких-то мальчиков и девочек. Их было совсем немного, но они весело бегали по зеленой траве, рылись в песочнице и качались на качелях.

— Я хочу к ним! — заявил я однажды.

При этих словах отец изменился в лице и резким движением задернул занавески.

— Не смей этого хотеть! — проговорил он глухим голосом. — Если ты спустишься к ним когда-нибудь, ты погиб!

— Это плохие дети? — робко спросил я, пораженный его гневом.

— Нет, — отвечал отец, — хуже. Это обычные дети.

Папа произнес это таким тоном, что я побоялся спросить, что это значит, но с тех пор слово "обычный" заставляло меня цепенеть от ужаса.

Нет, больше я не смотрел в окно. Заниматься на пианино я стал намного усерднее. Не то, чтобы я полюбил музыку. Просто я усвоил, что это единственный для меня способ не превратиться в обычного ребенка.

— Запомни, — говорил отец, — нет ничего ужаснее, чем родиться гением, а потом оказаться таким же, как все!..

При этом он обычно отворачивался и очень тяжело вздыхал. Я не спрашивал, почему он так делает, но понимал, что все сказанное им — чистая правда!

Наш семейный психолог заметил, что я стал чересчур нервным.

— Вы совсем запугали бедного мальчика! — мягко пожурил он папу. — Страх еще никому не помог добиться успеха. Гораздо полезнее было бы развить в Илюше дух соревнования и немного тщеславия — здорового, разумеется…

И я начал концертировать. Сначала — перед собственными бабушками и дедушками, потом — в школе, перед такими же юными гениями, как я сам. Постепенно аплодисменты начали мне нравиться. И, хотя я сам хлопал моим соперникам только из приличия, я не сомневался, что мне слушатели аплодируют совершенно искренне. Родные, следуя совету психолога, всячески поддерживали моё убеждение.

И вот, настал день, когда я — уже без всякого страха — вновь подошел к окну. Мне исполнилось десять лет. Отдёрнув занавески, я с улыбкой посмотрел на копошащиеся далеко внизу крохотные детские фигурки.