Первое дело Мегрэ

Сименон Жорж

Потом отворил дверь и, бесшумно закрыв ее, вышел на улицу. Вот он тревожно озирается по сторонам… Увидев четкий силуэт, узнает комиссара, который подходит к нему, н говорят:

— А я боялся, что вы не придете.

И устремляется вперед. Светловолосому, худому мальчишке лет двенадцать, но уже чувствуется, что он упрям и своеволен.

— Вам хочется, чтоб я проделал то же самое, что делаю каждое утро, верно? Я хожу всегда быстро и считаю минуты, чтоб не опоздать. Кроме того, сейчас, зимой, совсем темно и мне страшно.

Через месяц станет посветлее…

Он свернул направо, вышел на тихую и еще сонную улицу, которая была куда короче, чем первая, и упиралась в круглую площадь, обсаженную старыми вязами. По диагонали ее пересекали рельсы трамвая.

Мегрэ невольно подмечал все детали, напоминающие ему детство. Во-первых, мальчик шел по самому краю тротуара — боялся, как бы кто-нибудь не выскочил из темного угла. Во-вторых, проходя по площади, он обходил стороной деревья: ведь за их стволами мог прятаться человек…

В общем, мальчишка трусом не был — недаром вот уже две зимы он каждое утро совсем один, в любую погоду — сквозь густой туман или во мраке безлунной ночи, — бежал по той же самой безлюдной дороге.

— Когда дойдем до середины улицы Святой Катерины, вы услышите второй удар колокола в приходской церкви.

— Когда проходит первый трамвай?

— В шесть часов. Видел его всего два-три раза, когда опаздывал. Один раз будильник не прозвенел. Ну, а еще раз потому, что опять заснул. Теперь-то я сразу вскакиваю, как только он зазвенит.

Худенькое бледное лицо под моросящим ночным дождем, вдумчивый и чуть-чуть тревожный взгляд.

— С хором покончено… Сегодня я иду туда только по вашей просьбе…

Они свернули налево и направились по улице Святой Катерины, где, как и на всех улицах квартала, через каждые пятьдесят метров высился одинокий фонарь. Возле каждого фонаря поблескивала лужа. И мальчик бессознательно шагал прямо по лужам — должно быть, так было безопаснее. Из казармы то и дело доносился глухой шум. Кое-где засветились окна. Порой какой-нибудь прохожий торопливо переходил улицу: видно, спешил на работу.

— Когда вы подошли к углу улицы, вы ничего не заметили?

В показаниях мальчишки это было самое уязвимое место: ведь улица Святой Катерины была прямой, пустынной, фонари тянулись, как по веревке, и разгоняли предутренний сумрак. Сразу можно было заметить — хоть за сто метров — двух людей, затеявших драку.

— Может, я и не смотрел вперед. Наверно, разговаривал сам с собой. Так со мной случается… Утром иду и потихоньку разговариваю сам с собой… Я собирался кое-что попросить у матери потом, дома, ну и… повторял то, что хотел ей сказать…

— А что же вы хотели попросить?

— Знаете, я давно мечтаю о велосипеде… Уже триста франков скопил на мессах…

Странно, но Мегрэ вдруг показалось, что мальчик старается идти подальше от домов — он даже сошел на мостовую, а потом снова зашагал по тротуару.

— Вот здесь… смотрите… А вот и второй удар колокола в приходской церкви…

И Мегрэ, не боясь показаться смешным, попытался понять и проникнуть в тот мир, которым каждое утро жил Жюстен.

— Наверно, я поднял голову. Знаете, так бывает, когда бежишь, не глядя перед собой, и вдруг упрешься в стену… Все произошло как раз на этом месте… Вот здесь… — показал он на тротуар. — Сначала я увидел человека — он лежал, вытянувшись во весь рост, и показался мне таким громадным, что я готов поклясться — он занимал весь тротуар.

Жюстен, конечно, ошибся — ведь тротуар был по крайней мере в два с половиной метра шириной.

— Точно не знаю, что я сделал… Должно быть, отскочил в сторону… Но сразу не убежал. Знаете отчего? Я увидел, что у него в груди торчит нож со здоровенной рукояткой из темной кости. Я ее заметил, потому что у дяди Анри почти такой же нож и он говорит, что рукоятка сделана из оленьего рога. Наверняка этот человек был уже мертв…

— Почему вы так думаете?

— Не знаю. У него был вид мертвеца.

— Глаза были закрыты?

— Глаз я не заметил. Ей-богу, больше я ничего не знаю… Но такое было у меня чувство, что он мертв… Правда, это быстро прошло, как я вам уже сказал вчера в вашем комиссариате. Вчера меня заставляли повторять одно и то же столько раз, что я больше ни слова не скажу. Да мне и не верят…

— А что же другой человек?

— Я поднял голову и увидел, что чуть подальше, пожалуй так метрах в пяти, кто-то стоит. У этого типа были очень светлые глаза. Он взглянул на меня и бросился бежать. Это был убийца…

— Как вы это узнали?

— Потому что он бросился бежать со всех ног.

— В каком направлении?

— Так вот, все прямо…

— Значит, в сторону казармы?

— Ну да…

Действительно, Жюстена накануне допрашивали по крайней мере раз десять. Больше того, до прихода Мегрэ инспекторы превратили допрос в какую-то своеобразную игру. Однако он ни разу не сбился в своих показаниях.

— А что вы сделали дальше?

— Тоже бросился бежать. Это трудно объяснить. Мне кажется… когда я увидал, что он убегает, я испугался… и тогда тоже пустился бежать…

— В противоположном направлении?

— Да…

— Вам не пришло в голову позвать на помощь?

— Нет… Я очень испугался. Особенно я боялся, как бы меня не подвели ноги — они у меня просто отнимались. Я добежал почти до площади Конгресса, а потом рванул по другой улице, которая тоже ведет к больнице, так что получился крюк.

— Ладно, пойдем дальше.

Снова раздался мелодичный перезвон колоколов больничной церкви. Пройдя метров пятьдесят, они остановились на перекрестке; слева тянулась стена с узкими бойницами — там были казармы, направо высился огромный полуосвещенный портал, а на нем вырисовывался циферблат часов.