Первопоселенцы суши
Шрифт:
Его хитроумный конструктор — крошка линифия треугольная[69]. Она и сотни ее родичей, зачисленных систематиками в семейство линифид, — самые многочисленные пауки в умеренных и арктических широтах северного полушария планеты. Их здесь, пожалуй, столько же, сколько всех других пауков. Бристоу не поленился и подсчитал, что местами в Англии на каждом акре луга живет 800 тысяч всевозможных линифид. Это с февраля по июнь. А в августе — декабре ещё больше — свыше миллиона! В переписи населения этих паучков самые большие цифры проставлены в октябре, когда в одном месте их насчитали
Паутинный лабиринт линифии треугольной
Акр, как известно, 0,4 гектара. Значит, на гектар приходится 5,6 миллиона всевозможных пауков, и линифид, и прочих. Трудно даже в такое поверить: на каждом квадратном метре — 560 пауков! Невероятно, но доказанный факт.
И когда осенью многие из этих пауков взмывают в небо на ниточках-самолетах, необозримая получается эскадрилья!
Разные пауки летят, переселяясь, но линифид среди них больше, чем других, — 80 процентов. И залетают они дальше и выше всех: над Северной Америкой ловили их на высоте четырех с половиной тысяч метров. Почти в четырех сотнях миль от Гренландии лежит в холодном море остров Ян-Майен, и на него прилетели и там поселились четыре вида линифид.
Продемонстрирован природой ещё более поразительный рекорд оперативной аэронавтики этих пауков.
Ранним утром 27 августа 1883 г. четыре чудовищных взрыва потрясли небо над планетой. Кракатау, маленький островок в проливе между Явой и Суматрой, подпрыгнул, выкинув в воздух четыре с половиной кубических мили земли и лавы, а затем осел в море. Две трети его залили волны.
Чудовищные волны, побежавшие по морю, после того как Кракатау плюхнулся в океан, смыли на Яве и Суматре 163 деревни вместе с 36 380 их жителями. Страшная была катастрофа!
После извержения на Кракатау, конечно, не осталось ничего живого. Он был спален огнем, расколот на части, поглощен на две трети морем, залит лавой, засыпан пеплом.
Все животные и растения погибли даже на соседних с ним островах Ланге и Ферлатене. Слой пепла и лавы толщиной 20–30 метров покрывал их.
„Не осталось никаких следов зелени, — писал один очевидец, посетивший Кракатау после катастрофы, — только красно-бурые нагромождения лавы и пемзы и горы пепла, в которых дождевые потоки прорыли глубокие ущелья. Ручьи, низвергаясь по ним, клубились горячим паром, как будто вулканы ещё действовали“.
Корабли, которые пытались пристать к Кракатау, с трудом пробирались через „пенку“ плавающей на поверхности моря пемзы. Тысячи мертвых черепах качались на волнах.
Мрачная картина полного и страшного разрушения. Но лишь остыли камни, жизнь вновь вернулась на остров.
Научные экспедиции одна за другой устремились туда. Через два месяца после извержения скалы его ещё дымились, были очень горячие и, конечно, безжизненные. Но ещё через полгода биолог Котто нашел на Кракатау первое живое существо.
Кто же оно? Кто первым рискнул поселиться на земле, сожженной Плутоном?
Обыкновенный паук! Небольшой паучок. Он на мертвый остров прилетел на паутинке и деловито ткал тут свою ловчую сеть, „рассчитывая“,
Исследователи не нашли здесь больше ни одной живой души.
Через сорок восемь лет Бристоу приехал на Кракатау: остров утопал в зеленой роскоши джунглей, а в них плели сети пауки ста разных видов. Много было среди них линифид и ни одного паука из семейств, в которых молодежь не умеет летать на ниточках (кроме нескольких домовых пауков — их завезла вместе с бараками одна голландская экспедиция).
Линифиды-аэронавты — лиллипуты среди пауков, ростом совсем невелики — от миллиметра до шести миллиметров (линифии треугольная и горная). Словно компенсацию за малый рост, некоторые их самцы (подсемейства эригонине) получили от природы странные, фантастические по форме, просто марсианские какие-то „головы“ — вернее, то неразделимое, что биологи называют цефалотораксом, по-русски говоря, головогрудью.
Линифиды, которые наполняют своим множеством травы и кусты, в большинстве своем линифии треугольные[70]. Их тончайшие „ковры“, сверху и снизу блокированные беспорядком нитей, выпуклы чуть вверх. Линифия же окаймленная, развешивая ловушки на нижних сухих ветвях сосен и кустов, так их натягивает, что „ковёр“ выгибается вверх куполом, изображая некую похожесть на римский собор св. Павла. Все другие линифиды, напротив, предпочли плести ловчий „ковёр“ ровно, плоско, как поверхность стола, или даже прогибая его книзу неглубоким гамаком.
Линифиды из рода флорония знамениты редким умением перекрашиваться на манер хамелеона[71].
Когда опасность реальна, флорония, не мешкая, падает с паутины вниз, на землю. Немного времени пройдёт, и её светлое, в каталепсии затихшее тельце темнеет. Крупные белые пятна на нём, будто в страхе съёжились, мельчают, сжимаются в точечки с иголочное остриё. Грязно-коричневый фон, на котором они красовались, расползается на всё брюшко паука, и тот зримо обращается в комочек земли.
Обратный процесс побеления, когда камуфляж уже не нужен, совершается за несколько минут.
Некоторые линифиды, заплетая паутиной открытые пространства между корнями деревьев и у входа в норы кроликов и грызунов, обходятся без блокирующих нитей. А у крошки тапинопы длиннозубой[72] маленькая сеточка блестит так, словно сосед слизняк любезно навел слизью глянец на ее паутине. (Кстати, только у нее единственной на „ковре“ висят коконы с яйцами, похожие на крохотные горшочки.)
Когда нет места раскинуть полноценную сеть — „ковер“ (например, между галькой или в гнездах грачей и бакланов), линифиды, бывает, этого и не делают, а лишь крест-накрест натягивают здесь простые нити. А те, которых приютили в муравейниках муравьи, и вовсе забыли, как паутину плести. Охотятся они здесь из-за угла на мелких мух и бескрылых прыгунов — ногохвосток-крохотулек[73].
Паучки — гости скромные, хозяевам не надоедают — прячутся по темным углам, стараясь на глаза муравьям не попадаться[74]. Но если такое случится, сразу передними ножками сигналят, как муравей муравью при встрече усиками. Невольно подумаешь, говорит Бристоу, что они муравьиному языку обучились.