Первые гадости
Шрифт:
— Папа, — сказала Победа с порога, — хочешь не хочешь, стерпишь не стерпишь, полюбишь не полюбишь, но вот мой муж по закону и по совести. И дшс тоже никак не отвертеться.
Василий Панкратьевич уже сообразил,
— Вот этот? — спросил он.
— Нет, папа, — сказала Победа, — это капитан Чекрыжников.
— А-а, солдатик наш, — догадался Чугунов. — Покажи-ка, дочка, мне документы на всякий случай.
— Выбирай, какие понравятся, — сказала Победа.
— Подпись-то в свидетельстве поддельная, — намекнул Чугунов.
— А может, Аркадий ее своей признает, — подумала вслух Победа.
— Признаю, — сказал Аркадий, — моя подпись, не отвертишься.
— Может, и фотография в паспорте твоя? — намекнул Чугунов.
— Да, именно так я выглядел три года назад. Вот, Победа не даст соврать.
— Не дам, — сказала Победа. — Нечего врать, надо правду говорить.
— Ну и ладно, — решил Чугунов. — Все равно политика партии меняется каждый день, а я большевик закаленный и несгибчивый. Извини, Кустым, возраст
И никому больше не нужный, наряженный в дурака Кабаев убрался восвояси быстрым бегом и в слезах.
— Используя намеченную перемену в политике партии как повод, — сказали Аркадий и Победа, взявшись за руки, — мы заявляем, что наша любовь вступила в прагматическую стадию, отвечая потребности дня и нашим пожеланиям. Поэтому вы все поскорей садитесь за пиршественный стол, а мы пойдем делать ребеночка.
На дворе истекал соплями прохожих звонкий месяц март, Светка караулила на подоконнике проходящего кота, Чугунов и Чекрыжников пили на брудершафт, а новобрачные неистово занимались делом…
И в недалеком будущем — сердцем никто не постарел; задуманную песню пропели-таки до конца; самолеты исправно взмывали в край далекий, и улетающие вдаль — улетали вдаль, а прилетающие вблизь — прилетали вблизь; только под крылом самолета тоскливо перешептывались отщепенцы разных сортов, что вся эта жизнь — туфта, сказочки для слабоумных…
И все текло, и все по усам…