Первые и Вторые. Первый сезон. Медведь
Шрифт:
Хозяин расплылся в улыбке:
– Знал Андрей чем угодить. С собственного завода?
Тихомир кивнул:
– Первые, российские!
И показал хозяину содержимое ящика, доверху забитого упаковками с патронами:
– А вот и довесочек!
Глаза хозяина загорелись:
– Так это ж хоть каждый день пали!
Он тут же снарядил револьверы, вышел на крыльцо и начал стрелять «с двух рук» в воздух.
Дворовые бабы с криками разбежались кто куда.
Застолье начиналось весело. Хозяин рассказывал веселые истории из прошлой военной жизни – было видно, что он был очень рад подарку и его настроение было приподнятое.
Все смеялись.
Принесли еще горячий домашний хлеб и разные тушеные, вареные и печеные блюда.
Тихомиру было комфортно в тесном семейном хозяйском кругу. Да и самодельная наливочка возымела свое действие. Видно, поэтому Тихомир и стал косить глазом на красивую черноглазую девку, прислуживавшую за столом.
Со временем хозяин перешел уже на истории из послевоенной жизни в Москве, и всем стало понятно, что он вспоминает ее с тоской и настроение его портится.
Хозяин стал налегать на наливку.
Чтобы разрядить обстановку, Тихомир предложил:
– Давайте я познакомлю вас с одним изобретением!
Он достал из лакированного кофра фотоаппарат, фотопластину и магниевую вспышку, а из тубуса – треногу.
Собрав и установив конструкцию, Тихомир объяснил:
– Этот аппарат делает фотографии – это как маленькие картинки, только черно-белые. Сейчас я вас сфотографирую, а по приезду в Москву сделаю «картинку» и вышлю вам на память.
Тихомир попросил всех выстроиться и стоять неподвижно, а для детей произнес «волшебные слова»:
– Внимание! Сейчас «вылетит птичка»!
Случайно в кадр семейной фотографии попала и черноглазая девка.
Фотосъемка произвела фурор, особенно среди детей, которые подбежали к аппарату и начали задавать Тихомиру вопросы.
Их перебил голос хозяина:
– А сколько ж стоит это устройство?
Тихомир, довольный собой и эффектом съемки, не задумываясь, ответил:
– Пятьсот пятьдесят рублей да плюс ввозные пошлины.
Хозяин присвистнул и налил себе еще.
Тихомир продолжил:
– Только сейчас фотопластину нужно положить в темное и прохладное место.
Хозяин загадочно улыбнулся:
– Пойдем.
Через череду проходных комнат они прошли в торец правого флигеля.
Хозяин достал из кармана ключ и объяснил:
– Это единственная дверь, которая запирается на ключ. Раньше на ночь даже ставни закрывали! Да и сам хозяин обходил усадьбу, проверял все запоры, спускал собак, которые только его слушали. А теперь время тихое.
Хозяин открыл дверь и пропустил Тихомира вовнутрь. Когда Тихомир вошел, то понял, что, судя по строгости комнаты, это был кабинет.
Хозяин неспешно начал зажигать свечи на высоких бронзовых жирандолях, стоящих на резных бюро и секретере, и на таких же настенных канделябрах с цветным стеклом. Кабинет начал постепенно освещаться, и Тихомиру сразу стало понятно, почему дверь запиралась на замок… По мере освещения Тихомиру представлялись стены кабинета, сплошь увешанные оружием поочередно с чучелами голов животных. Первое, что бросилось в глаза Тихомиру, – это старинное кремневое ружье с прикладом, расписанным арабской вязью. Оно висело между головами сохатого лося и бурого медведя с раскрытой пастью. Вообще, казалось, что все трофеи были развешаны бессистемно. Наверное, только сам хозяин знал особый порядок. Головы волков, оленей, косуль, кабанов, кавказского тура, козерога и других, неизвестных Тихомиру, животных, были перемешаны с саблями и шашками, ружьями, шпагами и рапирами, мушкетами, кинжалами и кортиками, пистолетами, бердышами и секирами, карабинами, булавами и кистенями… Все это, в сочетании с бликами от цветного стекла при зажженных свечах, создавало «впечатление».
Стены кабинета в нижней трети были отделаны лакированным желто-коричневым деревом, а дальше вверх до подбитого такими же деревянными панелями потолка – тиснеными обоями.
– Вот! Сделал по-московски, – похвалился хозяин, проводя рукой по стене, – раньше стены были обиты тканями, а теперь бумажные обои – от слова «обивать»!
Тихомир улыбнулся словам хозяина:
– Прогресс! Девятнадцатый век на дворе!
При всем этом своеобразном великолепии Тихомир не увидел шкафов с книгами, хотя в Москве модно было обустраивать библиотеки. Ни на бюро, ни в секретере не было никакого намека на бумаги или документы. Они были завалены разного калибра патронами вперемешку с охотничьим снаряжением, курительными трубками и табачными коробками. Да и письменного стола тоже не было. Тихомир понял, что хозяин не занимается управлением имения.
Зато были два стула и кресло. Именно в него хозяин заставил присесть гостя:
– Присаживайся, друг любезный! Табачку?
– Нет, нет. Спасибо. Не курю я, – Тихомир поспешил отказаться, уже понимая, что отказы тут не сильно принимают.
Тихомир уселся и обратил внимание на толстый слой пыли на всех поверхностях и отдельные кучки пепла на паркете и на ковре…
«Видно, хозяин сюда никого не допускает», – подумал он.
Тихомир Богданович подошел к трехногому вешалу, прикрытому белой тканью. Он торжественно, словно открывал музейный экспонат, сдернул покрывало.
Взору Тихомира открылся гусарский мундир. Однобортный доломан из сукна светло-синего цвета, присвоенного Ингерманландскому полку, застегнутый слева направо мельхиоровым костыльком, был обшит в пять рядов оранжевыми шнурами с тройными петлями по концам. Наплечные шнуры из двойного золотого жгута «гусарского узла» указывали на звание ротмистра. Композицию увенчивал фетровый колпак шапки гусарского образца с белым султаном и золотой подвесой с георгиевской ниткой. Суконный шлык шапки, украшенный оранжевой тесьмой по золотому прибору с российским двуглавым орлом и обтянутый черным барашковым мехом, своим светло-синим цветом также указывал на принадлежность к Ингерманландскому полку.
Тихомир чуть сдержался от комичности момента и для виду начал снова рассматривать стены – хозяин явно располнел с тех пор, как в последний раз надевал парадную форму.
Хозяин понял реакцию Тихомира по-своему и решил пояснить:
– Все мои предки были людьми служивыми. Почти все на чужбине сложили головы за Родину и Отечество. А я вот – живой, в преклонном возрасте, уйдя в отставку, поселился в родовой усадьбе.
Тихомир понимающе кивнул, а хозяин с горечью продолжил:
– Так сказать, променял столичную суету на размеренную жизнь. Обрел покой и уединение в родовом гнезде.