«Первый». Том 4

Савич Михаил Владимирович

— Ведите его сюда.

Алая помрачнела ещё больше:

— О чём с ним говорить? Гнать его взашей. Апулей, ты чего-то ждёшь. Я это чувствую. Но учти, сдаваться мы не будем.

Михалыч к концу дня явно устал. Пеший переход по бездорожью был непрост для него. Да и весь день, начавшийся так хорошо, принёс много разочарований. О предательстве Пронина мы больше не говорили, но я был уверен, что это сильно повлияло на уже немолодого отставника.

Я посмотрел на часы — до Нового Года оставалось совсем немного.

— Пусть подождёт снаружи, нам нужно время.

— Апулей,

я тебя уже немного знаю. Ты грамотно командуешь здесь всем, но по этому вопросу я с тобой не согласен. Ветераны на переговоры не пойдут. И тянуть время бессмысленно. Противник его использует с большей пользой, чем мы, у них больше магов и ресурсов. Надо драться сейчас.

Михалыч почти кричал, и снаружи палатки его, наверняка, было слышно ожидавшему приглашения парламентёру.

— Апулей! Я твоих планов не понимаю. Мы пришли драться. Хирд гномов непобедим. Я — за бой.

— Раз парламентёр уже здесь, нужно его выслушать. Но я тоже за сражение. Даже если у нас нет шансов.

Алая присоединила свой голос к остальным.

— Пока не истекло время на штурм замка, то есть до трёх часов ночи, командую здесь я. Мы выслушаем парламентёра, но сначала мне необходимо получить доклады о потерях в личном составе, вещах и оружии. Горт, начни ты.

Я тоже говорил на повышенных тонах, не сомневаясь, что нас слышит парламентёр и ретранслирует все это руководству клана.

— Хорошо, — командир хирда нервничал и тоже почти кричал. — У нас потерь нет. Никаких. Мы ничего не делали, не делаем, но мы будем драться.

— Горт, ты недооцениваешь вклад гномов. Катапульты показали свою эффективность. Одним своим участием вы сделали больше, чем все остальные.

— Но сами катапульты мы бросили, и они достались врагу. Как я вернусь с этим известием в подземный город? А то, что ты согласился принять парламентёра — это позорное пятно на всей нашей армии.

— Апулей, у меня погибшие при отходе от бастиона возродились и вернулись в строй. Сейчас они у портала и помогают Майору. Есть значительные потери в оружии и вещах. Резервов пока хватает, лекари все выжили и справляются на отлично. Хирург вообще чудеса творит. Бесценный в бою маг.

Доложила Алая.

— Как идёт строительство укреплений? — я старался продлить совещание, мне необходимо было оттянуть время окончательного принятия решения.

— Гномы и маги делают все возможное. Но толку от этого будет немного. Слишком велик перевес в силах. При штурме красные потеряют впятеро больше солдат, но всё равно победят.

Михалыч по-военному чёток и объективен. В замке на его слова отреагировали салютом. Точно — слышат всё! Эта связь между парламентёром и замком была мне на руку. Салют видели и слышали все в нашей армии, и то, что враг уже празднует победу, подрывало боевой дух нашей армии. Ещё несколько минут мы толкли воду в ступе. Я ждал, когда придёт сигнал от моего единственного надёжного источника в Красной Армии. Сигнал пришёл.

— Пьют.

Все сообщение, полученное мной по почте гномов от Кирилла, уместилось в одно слово.

— Пора делать ставки.

Это сообщение я отправил сразу на несколько адресов.

Всё

готово, решил я, можно начинать, и поднял руку. Все замолчали и смотрели на меня. Лимит доверия ко мне был почти исчерпан. Его основой было доверие ко мне гномов, и их собственный авторитет. Но и Горт, всегда так доверявший мне, сейчас посматривал искоса и с сомнением.

— Тогда пусть войдёт парламентёр.

Тянуть время больше не получится. Надо двигаться дальше. Начштаба Михалыча вышел из палатки и позвал парламентёра.

Вошедший в палатку человек воином не был. Это был казначей клана Красной Армии, Сидоренко Борис Иосифович. Такой ник был едва ли не единственным на Терре. Поговаривали, что это настоящее имя игрока. Если это так, то это вообще единственный случай.

Казначей красных долго и молча смотрел на нас, должно быть, эта роль ему нравилась, ведь он был в центре событий и его слова слышали в замке, может быть даже ретранслировали в реал. Борис Иосифович, возможно, представлял себе, как все мировые каналы ведут прямой новогодний репортаж этого события, и все его друзья и, главное, все враги, смотрят сейчас на его фото и ждут его речь.

— Так вот, ничтожные ублюдки, вы доигрались. На кого вы замахнулись? Уроды. Кто вас надоумил?

Бориса Иосифовича понесло. Он упражнялся в красноречии, используя характерный сленг основной части бойцов красных. Некоторые его перлы вызывали восторженный рёв с той стороны стены и шквал ракет над замком. Временами, речь казначея больше напоминала тост в честь Красной Армии и её Великого Лидера.

Нас он втаптывал в грязь виртуозно. Некоторые его обороты меня настолько впечатли, что я решил их запомнить и потом воспроизвести. Должно быть, это будет не трудно, если события этого дня, в самом деле, попадут в новости ТВ каналов. Речь Бориса Иосифовича была в разы длиннее президентской новогодней речи.

На лицах слушателей я читал их эмоции. Мои соратники сдерживались с трудом. Горт временам даже привставал, сжимая кулаки, но пока все терпели. Парламентёр неприкосновенен. Сам я молчал и ждал. Наконец, казначей начал уставать и повторяться. Закончил он осипшим голосом.

— Так, что вам, неудачники, остаётся одно — принять наше предложение о полной и безоговорочной капитуляции.

Это мне чем-то напомнило историческую фразу Левитана.

— Я правильно вас понял, Борис Иосифович, вы готовы под клятвою всем Богам, предложить нам договор о полной и безоговорочной капитуляции?

Неопределённость формулировки меня почти рассмешила.

Здесь я сделал паузу:

— О вашей полной и безоговорочной капитуляции.

После первой половины фразы раздался торжествующий рёв из-за стены, и грохот салюта из замка. Но Борис Иосифович услышал всё целиком и побледнел. Даже устный договор под клятвой всем Богам нарушать было нельзя — наказание было неминуемо и очень сурово.

Махать кайлом двадцать лет в сырой шахте казначею не хотелось, но и покидать игру без права вновь зарегистрироваться было хоть и менее жестоким наказанием, но почти для всех игроков, неприемлемым. Клятву всем Богам не нарушал никто.