«Первый». Том 8. Часть 4
Шрифт:
— Щас.
— А теперь он в тему будет. Чтобы втроём по свитку пройти нужно это шустро сделать. Паровозиком.
— Фигня. Мих просто обнимает. Приятно так. Раз и там.
— Апулея с нами нет, а свиток есть. То есть был. Я его точно брал. Малиновый такой
— Это не тот, что с запахом малины?
— Лизка.
— Что? Я малину люблю, а он пыльный был и не нужный. Зато теперь он точно с нами, а так бы в ящике на переделку лежал.
— Ах да. Я же хотел из него трехслойный сделать, но не смог. Малина вся куда-то делась.
— Ясно. Тогда так. Я буду первый, Лизка за мной, Афанасий замыкает. Идем плотным строем…
— А сокровища? Надо же обследовать. Достижения. Вы чего? Это же для клана.
Лизка метнулась к руинам первой, Пух за ней, Афанасий сел на ближайший камень и занялся осмотром того, что взял с собой. Быстро забыл что и зачем делает и задумался о новом свитке для группы игроков.
Пух всё же догнал Лизку и достижение они получили на двоих, но даже это её не замедлило. Около часа они бродили по руинам сооружений, скорее напоминавших бывшие бараки для проживания простых рудокопов. Длинные одноэтажные здания с крошечными проёмами окон, обломками стропил крыш, печными трубами, провалами дверных проёмов…. Запустение, руины, грязь и не намёка на какие-либо трофеи. Даже бытовых мелочей вроде ложек, тарелок и самых простых инструментов. Ничего.
— Облом. Пух, похоже они уходили организованно и забрали с собой всё до последнего гвоздя.
— Да. Я тоже так решил. Это значит, что в сами рудники соваться смысла нет. Да и крайне опасно. Если забрали всё, то могли и оборудование шахт демонтировать. Там точно сейчас очень опасно и нет ничего ценного.
— Да. — Лизка согласилась и пошла в сторону входа в ближайший рудник. Пух следом.
В тоннеле у входа он её догнал, но помешать не успел. Лизка пнула для проверки ближайшую опору, та с треском сломалась и по шахте прошел гул. Он нарастал и оба исследователя не успели выбраться наружу. Позади них обрушился с грохотом свод и облако пыли накрыло обоих.
––—––—––—
Пух занял свободное место в средней части третьего вагона поезда метро, открыл обычную тетрадь на 24 листа в клетку и взял в руки шариковую ручку, которые только и признавала его мама (да и Мих посоветовал как-то невзначай «для улучшения мелкой моторики»).
За последнее время Пух очень сильно изменил свою жизнь. То есть сперва она изменилась, а потом Пух и сам взялся ее улучшать. Что не удивительно, ведь лежа в постели в течение почти всей сознательной жизни без надежд на выздоровление, он именно об этом и мечтал — быть, как все. И вот сбылось, когда уже казалось, что дальше — чернота и… всё.
Больше всего, кроме жизни в Павловске и главного в жизни — игры, ему нравилось наблюдать самую обычную жизнь вокруг, то, чего ранее он был лишен и пропустил полностью. Ни друзей, ни знакомых, и только редкие посещения врачей, старающихся не смотреть ему в глаза…
Пух всё ещё никак не мог нарадоваться свободе передвижения, и особенно полюбил езду в питерском метро. Просто ехать в никуда и смотреть на самых обычных петербуржцев-ленинградцев — это в зависимости от возраста, так он мысленно их разделил. Это было ему по-настоящему интересно, хотя Лизка понять его увлечения не могла. Он раньше много читал, в том числе о психологии людей, но применять эти знания было просто не на ком. В каком-то смысле он был совсем ребенком, а в каком-то — глубоким стариком, ведь еще совсем недавно он был готов к смерти. И вот теперь он стремительно наверстывал упущенное, развивая свои навыки понимания людей за счет наблюдения за ними в любом людном месте. Да вот хотя бы и в метро!
Он решил записывать то, что покажется необычным ему самому, и потом читать Лизке или даже всем соклановцам за чаем. Лизке это будет полезно, да и сама она иногда неожиданно делала такие комментарии, что Пух только поражался ее наблюдательности.
Мих, правда, куда-то уехал и долго не появлялся ни в игре, ни в реале, но так было даже лучше. Без него в котельной атмосфера была более раскованная, никто не старался выглядеть лучше, чем есть на самом деле.
Вот и теперь Пух наблюдал за окружающими, чего ему так не хватало в прежней жизни, и записывал наблюдения:
«Напротив уселась женщина. Если бы она не ела сладкого, то была бы симпатичной и даже красивой, но она ела. И ела, похоже, много. Не интересная».
«Не особенно красивая, но милая, девушка в неброском белом летнем платьице села рядом мной. Напротив тоже было свободное место, но она выбрала это. Скорее всего, потому, что между нами осталось свободным ещё одно место. У Московских ворот вошли ещё две девчушки-подружки примерно того же возраста. Одна села между нами, вторая осталась стоять, что не помешало обеим продолжить бесконечные девичьи разговоры. Меня это позабавило. Обсуждали цвет платья некоей Таньки со вчерашней вечеринки. Тема суперважная и не прерваться никак! Слышат их почти все пассажиры вагона. И это несмотря на то, что звукоизоляция в нашем метрополитене отсутствует полностью (стук колес, заунывный свист электродвигателей….) Этим двоим всё нипочём. Голоса высокие и почти кричать им не трудно….
И тут меня до крайности удивила та девчушка в белом, что села рядом до появления сладкой парочки. Она встала, без слов и жестов пересела напротив. Это позволило обеим подружкам сесть рядышком и слиться в экстазе обсуждения и осуждения той самой Таньки. Причем, они даже не поблагодарили добрую душу, подарившую им эту возможность.
Та не обиделась и даже не заметила. А я был поражен. Когда я сам вот так подумал о ближнем своём и бескорыстно сделал что-то для незнакомца?
А этой не красивой и не яркой девушке, теперь сидящей напротив меня, всё это не показалось чем-то необычным. Это для неё как дышать. Ей безразлично, поблагодарили ли её, заметили ли этот поступок другие пассажиры. Сделала людям добро и не заметила. Найдя такую, надо сразу же жениться, если согласится, конечно — так мама говорила».
«…Вошла женщина лет тридцати не больше, не красавица, но очень даже ничего. Устала до крайней степени, но на предложение сесть отказалась. Почему? Ведь видно — совершенно остановившийся взгляд. направленный в окно вагона, за которым чернота и мелькающие кабеля тоннеля. Смотрит в одну точку и точно ничего не видит. О чем думает? Держится за поручни левой рукой, но не левша, очевидно. Правой она удерживает самое дорогое — мальчишку лет десяти. Вероятно, она возила сына в один из многочисленных центров развлечения. Что и объясняет её убитый вид, сын же наоборот кипит энергией. Вырваться из рук матери он и не пытался — она держит крепко. Наученная опытом?
Но ту свободу, что давали в сумме длинна его руки и длинна руки матери, пацан использовал на сто процентов. На остановках ему обязательно и всенепременно нужно было выглянуть через открывшуюся дверь. В прогоне между станциями за три минуты он осмотрел всех доступных пассажиров вблизи. Даже заглянул в бумажную газету, которую читала пожилая пенсионерка. Та только весело ему улыбнулась и с сочувствием посмотрела на мать.
Но больше всего его привлекала та игра, в которую на своем планшете играла девушка лет двадцати. Она тоже ему улыбнулась в ответ на его обаятельную улыбку. Но сразу же цветные шарики на мониторе завладели мальцом полностью. Когда же хозяйка планшета вышла, он не расстроился и решил познакомиться с котом, которого пожилая дама перевозила в специально для этих целей предназначенной сумке. Кот и без того нервничал и постоянно мяукал, должно быть, впервые путешествовал таким образом. Поэтому на просунутый в решеточку для дыхания палец прореагировал агрессивно. Зашипел и потом с диким мявом попытался цапнуть агрессора.