Первый блицкриг. Август 1914
Шрифт:
Далее, из факта общего усиления французской армии Мольтке делал тот вывод, что противник начнет наступление в Лотарингии и Эльзасе, и это наступление будет иметь успех, быстрее, нежели правое крыло достигнет решающих результатов. Это еще менее понятно. Наступление правого крыла приводило немцев к сердцу Франции. Наступление в Лотарингии в лучшем случае приводило французов на Рейн, форсирование которого с боями представляло бы серьезную проблему.
В 1871 г. старший Мольтке потребовал у Франции Мец (и пошел из-за этого города на конфликт с Бисмарком), чтобы создать такое начертание границы, при котором французы не могли бы сконструировать сколько-нибудь осмысленный наступательный план. В последующие годы Мольтке, затем Шлиффен не жалели денег и сил
Разумеется, Мец мыслился как крепость, взаимодействующая с полевой армией. Мец оставался на фланге возможного французского наступления в Арденнах. Мец серьезно мешал наступлению с решительной целью в Лотарингии. Штурмовать эту огромную современную цитадель (во всяком случае, с той-артиллерией, которую имели французы) было невозможно. Осада отвлекала на 3–6 месяцев ресурсы целой полевой армии. Между тем, идти на Рейн, а тем более за Рейн, имея на фланге Мец, французы не могли: связность их позиции уменьшалась при продвижении вперед катастрофически. (Иными словами, используя Мец в качестве оси маневра, немцы могли выиграть сколько угодно темпов для того, чтобы громить французские дивизии южнее и севернее крепости по частям.)
Наступление через Бельгию было для французов неприемлимо с политической точки зрения, и к тому же никуда не вело. Собственно, Мишель и говорил о наступлении только для проформы. Его план носил чисто оборонительный характер и был, вероятно, стратегически нежизнеспособным. Во всяком случае, применение его в следующей войне привело Францию к быстрой и бесславной катастрофе.
Но и план № 17, несмотря на громкие призывы к наступлению «до конца», также был оборонительным. Задача форсирования Рейна в рамках этого плана не ставилась. Речь шла лишь о том, чтобы при благоприятном стечении обстоятельств вернуть Лотарингию, а при сверхблагоприятном попытаться захватить германские прирейнские земли. И решать эти наступательные задачи должны были две армии из пяти (Наступление в Арденнах всегда рассматривалось французским командованием как одна из форм активной обороны против германского правого крыла.).
Шлиффен исступленно мечтал о большом французском наступлении — все равно, в Лотарингии ли, в Арденнах, — поскольку оно давало возможность задействовать в интересах операции ресурсы Меца и позволяло даром выиграть несколько важнейших темпов. Шлиффен горько сожалел, что французы, но всей видимости, не окажут немцам столь «любезной услуги». Мольтке, напротив, очень опасался такого наступления.
Если предположения «Мрачного Юлиуса» были неочевидны, то выводы оказались абсурдными, даже если исходить из справедливости этих предположений. Ввиду возможного замедления наступления правого крыла в Бельгии Мольтке принял решение… усилить левое крыло в Лотарингии. На этом участке вместо одной (10 стрелковых дивизий, 3 кавалерийские дивизии) было развернуто две армии (16 стрелковых дивизий, 3 кавалерийские дивизии).
По мнению Мольтке, это изменение не носило решающего характера, поскольку силы правого крыла все равно существенно превосходили противостоящие ему армии союзников. И на начало войны это действительно было так. Дело не в том, что правое крыло стало слишком слабым, а в том, что левое — стало слишком сильным.
(Вспоминая пример с самолетом: если уменьшить площадь крыла, увеличив при этом площадь стабилизатора, несущая поверхность останется неизменной, и аэродинамическая подъемная сила не изменится. Однако точка приложения этой силы сдвинется назад, в результате чего возникнет паразитный пикирующий момент. Если он окажется достаточно большим, самолет станет аэродинамически неустойчивым и не сможет подняться в воздух. Проблема состояла в том, что все изменения, которые Мольтке вносил в план — от существенных, до самых мелких — неизменно сдвигали центр приложения сил к югу.)
В результате оперативное усиление, которое в плане Шлиффена составляло 2,08 (5/6 войск на 2/5 фронта), упало в плане Мольтке до 1,3 (2/3 войск на 1/2 фронта). Ось операции (линия, количество войск «направо» и «налево» от которой одинаково) сдвинулась на 20–25 километров к югу (5,6 %). В плане Шлиффена ось проходила севернее линии Эйпен — Намюр. В плане Мольтке — южнее директрисы Сент-Вит — Живе. (В начале войны Мольтке под влиянием каких-то случайных факторов дополнительно усилил левое крыло резервными и эрзац-резервными дивизиями, доведя его состав до 24 счетных дивизий и сместив ось операции еще на несколько километров к югу.)
Мольтке дополнительно усложнил себе задачу, приняв решение не переходить голландскую границу. С внешнеполитической точки зрения эта его «умеренность» не особенно улучшила положение Германии, а вот со стратегической создала много проблем. Немцам не нужна была голландская территория, за исключением узкого перешейка, лежащего к югу от Мааса и называемого «Маастрихтским аппендиксом». Но отказавшись от использования этого перешейка, они встали перед необходимостью протаскивать всю 1-ю армию через Аахен, как единственный проход между районом сосредоточения 2-й армии и голландской границей. В довершение всех неприятностей 1-я армия пересекала Маас южнее, чем это было необходимо, и вынуждена была на его западном берегу склоняться к северу, проходя лишние километры и тратя драгоценное время.
Аккуратное сравнение развертывания Шлиффена и Мольтке приводит к выводу, что Мольтке хотел как-то уменьшить риск операции. Но риск лежал в самой природе шлиффеновского маневра, и в результате получилось нечто вроде попытки перепрыгнуть пропасть в два приема.
Боевые действия в период развертывания сводились к штурму немцами фортов Льежа и бестолковой французской демонстрации в Верхнем Эльзасе. И та, и другая операция были проведены не лучшим образом. В Бельгии Мольтке на двое суток опоздал с сосредоточением осадной артиллерии, видимо, полагая, что форты падут сами собой. Понеся тяжелые и совершенно неоправданные потери в прямых атаках, немцы поняли, что придется делать все «по правилам». Форты Льежа пали за расчетное время, но первоначальная задержка в двое суток так и осталась. Она еще более возросла после мучительного протягивания 1-й и 2-й армий через Маас и развертывания их на бельгийской территории.
В результате этих медленных и тактически негибких действий бельгийская армия избежала поражения и отступила на север — в крепостной район Антверпен.
Решение короля Альберта об отходе к Антверпену (а не к Намюру, как настаивали союзники). Б. Такман, как и большинство военных историков, подвергает вежливой критике. Между тем, по моему мнению, Альберт нашел наилучший ход. При той важности, которую представляли для Германии бельгийские коммуникации, немцы просто не могли предоставить бельгийские войска в Антверпене самим себе. Брать форты было нечем — сверхтяжелая артиллерия с трудом продвигалась от Льежа к Намюру, который был первоочередной целью. Волей-неволей опасную крепость пришлось блокировать, используя для этого не только ландверные части, но и два боевых корпуса, которые пришлось снимать с Правого крыла. В результате ось операции снова чуть-чуть отклонилась влево.
Будь понесшая тяжелые потери бельгийская армия направлена на Намюр, она была бы зажата между соединениями Бюлова и Клюка и, скорее всего, быстро раздавлена. В данном же случае она оставалась постоянной угрозой немецким сообщениям. Поскольку Антверпен был крупным портом, а на море господствовали союзники, я бы сказал — неопределенной и потому опасной угрозой.)
В верхнем Эльзасе французы заняли одним корпусом Мюльгаузен, что дало Жоффру возможность обратиться с пламенным воззванием к жителям потерянных провинций. Контрударом немецких частей (14-й и 15-й корпуса) французы с большими потерями были отброшены к границе. В двадцатых числах августа попытка была повторена большими силами, но приблизительно с тем же результатом. Совершенно невозможно понять, зачем одной стороне потребовалось бесцельно тратить силы на захват района, который они сами же называли «глухим закоулком», а второй — столь упорно оборонять его.