Первый Блицкриг. Август 1914
Шрифт:
«Одна пустая болтовня, — сказал он. — Каждое утро я трачу три часа на доклады и обсуждения, которые не дают результатов. Каждое решение требует согласования. Даже в качестве начальника штаба губернатора, но являясь простым бригадным генералом, я не могу приказывать дивизионным генералам, которые командуют секторами».
Как уже вошло у него в привычку, Мессими сразу же послал за Галлиени и совещался с ним как раз тогда, когда пришла телеграмма от Жоффра. Ее первые фразы, в которых вся вина сваливалась на «наши войска, не продемонстрировавшие на поле боя наступательных качеств, ожидаемых от них», крайне огорчили Мессими, но Галлиени интересовали
«Короче говоря, — заметил он спокойно, — вы можете ожидать германские армии у стен Парижа через двенадцать дней. Готов Париж к осаде?».
Вынужденный ответить «нет», Мессими попросил Галлиени зайти попозже, намереваясь тем временем получить у правительства разрешение назначить его военным губернатором вместо Мишеля. В этот момент он был «поражен», узнав от еще одного посетителя, генерала Эбенера, представителя Генерального штаба при военном министерстве, что из Парижа отзывались две резервные дивизии, 61-я и 62-я, предназначенные для обороны города. Жоффр посылал их на север для усиления группы из трех дивизий территориальных войск, единственных французских сил, находящихся между англичанами и морем, куда стремились правофланговые корпуса фон Клюка. Разъяренный Мессими ответил, что, поскольку Париж относится к внутренней зоне, а не армейской, 61-я и 62-я находятся под его командованием, а не Жоффра и не могут быть взяты из состава парижского гарнизона без его разрешения, премьер-министра или президента республики. Эбенер ответил, что приказ уже находится «в действии», и добавил с некоторым смущением, что он сам должен отправиться на север в качестве командира этих дивизий.
Мессими бросился в Елисейский дворец к Пуанкаре, который «взорвался», услышав это известие, но был так же бессилен. В ответ на его вопрос, какие же войска остались, Мессими пришлось ответить, что в их распоряжении находятся одна кавалерийская дивизия, три территориальные дивизии и некоторое количество новобранцев на городских призывных пунктах. Оба поняли, что правительство и столица Франции были оставлены без средств защиты и взять их было негде. Оставался единственный источник — Галлиени.
Его снова попросили сменить Мишеля, что он мог сделать сам еще в 1911 году. В возрасте двадцати одного года в качестве второго лейтенанта, только что окончившего Сен-Сир, Галлиени сражался при Седане, попал в плен и провел некоторое время в Германии, тем временем выучив немецкий язык. Впоследствии он решил продолжить свою военную карьеру в колониях, где Франция «выращивала солдат». Хотя армейская верхушка, заканчивавшая, как правило, штабной коллеж, считала службу в колониях «туризмом», слава Галлиени, завоевателя Мадагаскара, подняла его до вершин французской армии.
Он вел дневник на немецком, английском и итальянском языках и не переставал учиться, изучать, был ли это русский язык, вопросы развития тяжелой артиллерии или сравнительная деятельность колониальных администраций. Он носил пенсне и густые седые усы, которые не очень-то вязались с его элегантной, аристократической внешностью. Держался он всегда как на параде. Высокий, худощавый, кажущийся строгим, он не походил ни на кого из своих современников.
Пуанкаре так описал его: «Прямой, сухощавый и гибкий, с высоко поднятой головой и проницательными глазами, смотрящими из-за пенсне, он был для нас внушительным примером сильного человека».
Теперь ему было шестьдесят пять, он страдал от простаты, от которой через два года и умер, перенеся две операции.
Оставшись одиноким после смерти горячо любимой жены, отказавшись от самого высокого поста в армии тремя годами ранее, он был выше личных амбиций. Человек, которому оставалось мало жить, он не терпел политики в армии, а также междуусобиц политиканов. В последние месяцы перед войной, когда накануне его отставки в апреле вокруг него развивались интриги и одни прочили его на должность военного министра или главнокомандующего вместо Жоффра, а другие пытались уменьшить его пенсию или лишить друзей, записи в его дневнике были полны отвращения к жизни, к «этой жалкой политике», к «клану проходимцев», к отсталости и необученные армии и лишены какого бы то ни было восхищения Жоффром.
Теперь же, в самый тяжелый для Франции с 1870 года момент, его просили занять скомпрометированную должность, звали защитить Париж без армии. Он считал, что удержать столицу было необходимо из соображений морали, а также ради железных дорог, запасов и промышленного значения города. Он хорошо знал, что Париж как крепость защитить невозможно иначе как при помощи армии, встретившей врага на подходах к городу, армией, пришедшей от Жоффра, имевшего другие планы. «Они не хотят защищать Париж, — сказал он Мессими в тот вечер, когда министр официально предложил ему стать военным губернатором. — В глазах наших стратегов Париж — понятие географическое, город, как и другие. Что же вы даете мне для защиты этой громады, где находятся мозг и сердце Франции? Несколько территориальных дивизий и одну, правда отличную, из Африки. Но ведь это капля в море. Если нужно, чтобы Париж не унаследовал судьбы Льежа и Намюра, его нужно прикрыть вокруг на расстоянии ста километров, а для этого нужна армия. Дайте мне армию из трех полевых корпусов, и тогда я соглашусь стать военным губернатором Парижа. Только на этом условии, окончательном и официальном, я соглашусь защищать столицу».
Мессими горячо благодарил его, «несколько раз пожав руки и даже поцеловав», и Галлиени окончательно убедился «благодаря этим теплым проявлениям чувств, что достававшееся место отнюдь не было таким, которому можно было бы завидовать».
Как он добьется от Жоффра не трех, а хотя бы одного корпуса, Мессими не знал. Единственной действительно надежной частью была африканская дивизия, упомянутая Галлиени, 45-я пехотная из Алжира, сформированная по прямому указанию военного министерства и теперь разгружавшаяся на юге.
Несмотря на повторяющиеся телефонные звонки из Генерального штаба, требовавшего эту дивизию, Мессими решил не отдавать ее «чего бы это ни стоило». Но ему было нужно еще пять. Заставить Жоффра прислать их, чтобы удовлетворить условия Галлиени, означало прямое столкновение между правительством и главнокомандующим. Мессими боялся. В торжественный и незабываемый день мобилизации он поклялся себе «никогда не впадать в ошибку, совершенную военным министерством в 1870 году», вмешательство которого, по приказу императрицы Евгении, послало Макмагона на Седан.
Вместе с Пуанкаре они тщательно изучили декреты 1870 года, определявшие полномочия министерства в военное время, и он сам тогда заверил Жоффра, что правительство будет заниматься политической стороной войны, оставляя военную главнокомандующему в качестве «его абсолютной и исключительной сферы». Эти декреты предоставляли главнокомандующему «расширенные полномочия» во всей стране и «абсолютную» власть, военную и гражданскую, в военной зоне.
«Вы — хозяин, мы — ваши поставщики», — тогда сказал он.