Первый и последний. Немецкие истребители на западном фронте 1941-1945
Шрифт:
Бомбовые удары по английским базам истребителей не достигли ожидаемого эффекта. Не стоит даже упоминать о том — в любом случае это было бы чистым совпадением, если бы упомянутые эскадрильи истребителей оставались на земле во время налетов, да и само количество бомб, сброшенных на каждую цель, отнюдь не было достаточным. Обычно наносились незначительные повреждения только подъездным путям и аэродромным строениям, которые можно быстро починить и восстановить. Тем не менее кто-нибудь в штаб-квартире люфтваффе брал в одну руку сводки сообщений о налетах бомбардировщиков или "Штук", а в другую руку толстый синий карандаш, после чего помечал крестиком на тактических картах условные места расположений авиаполков и баз как уничтоженные. Так, как будто их уже не существовало — во всяком случае, на бумаге. Рапорты летчиков-истребителей, да и других пилотов относительно сбитых вражеских самолетов также преувеличивались, как это часто случается во
Способ, который позволил бы увеличить дальность полет с 200 до 320 км, с успехом применявшийся позже с обеих воюющих сторон и, кстати, уже опробованный в Испании, состоял в дополнительных баках с горючим, которые после их использования могли быть отсоединены и сброшены вниз. Как раз в то время, вероятно, это имело бы решающее влияние на расширение собственно радиуса глубины нашего проникновения. Ведь мы ежедневно сталкивались с обороной англичан, то там, то здесь прорываясь сквозь нее и неся при этом значительные потери, но, тем не менее, наша конечная цель не становилась существенно ближе.
Неудача в достижении какого-либо заметного успеха, постоянно изменявшиеся и явно несообразные приказы, явно неправильная оценка ситуации командованием и несправедливые обвинения в наш адрес — все это оказывало большое деморализующее воздействие на нас, летчиков-истребителей, духовные и физические силы которых и так уже были на пределе. Мы винили во всем наше начальство и бомбардировщики, а более всего были недовольны сами собой. Мы видели, как наши товарищи, старые и проверенные друзья по оружию, одни за другим выпадали из наших рядов. Не проходило и дня, чтобы не пустело чье-то место за обеденным столом. Появлялись новые лица, они становились знакомыми, а потом однажды вдруг исчезали, сбитые где-то там, в ходе битвы за Англию.
В те дни я часто встречался со своим младшим братом Вильгельмом, который был адъютантом в противовоздушном учебном лагере, располагавшемся на побережье Ла-Манша. Самый младший в нашей семье, Пауль, проходил подготовку в качестве летчика-истребителя. Самый старший, Фриц, ожидал перевода из противовоздушной части в истребители. Вильгельм тоже решил присоединиться к нам. В конце концов, все мы четверо были летчиками-истребителями, причем трое из нас часто летали вместе в одной и той же группе. Однажды я открыто высказал Вильгельму свое твердое убеждение, что так не может долго продолжаться. Можно спокойно подсчитать на пальцах, когда наступит твоя очередь. Логика теории вероятности неопровержимо доказывала, что в результате стольких-то боевых вылетов обязательно наступит наша очередь, для кого-то чуть раньше, а для кoro-тo — чуть позже.
Упреки, шедшие из штабных верхов, становились все более невыносимыми. У нас создавалось впечатление, что любой наш поступок непременно будет признан неправильным. Истребительное прикрытие создавало много проблем, которые необходимо было решать по ходу действия. Как и раньше в Испании, летчики-бомбардировщики предпочитали плотное прикрытие, в котором их соединения окружали пары истребителей, летевших рядом с ними зигзагообразным курсом. Было очевидно, что близость и видимое присутствие истребителей прикрытия создавало у летчиков-бомбардировщиков чувство безопасности. Тем не менее это было обманчивое впечатление, потому что истребитель может выполнять чисто оборонительные задачи, только беря инициативу в свои руки, то есть занимая наступательную позицию. Он никогда не должен ожидать того момента, когда на него нападут, потому что при этом им теряется сама возможность действовать активно и самостоятельно. Истребитель должен сам искать в воздухе сражения, должен находить своего противника, атаковать и сбивать его. Бомбардировщик же должен избегать таких сражений, он вынужден действовать от обороны для того, чтобы выполнять свою задачу — проводить атаки наземных целей с воздуха. При взаимодействии бомбардировщика и истребителя эти две фундаментально различные ментальности, по всей видимости, приходят в столкновение. Слова Рихтгофена, высказанные им во время Первой мировой войны, в которых содержалась обобщающая задача истребителей, часто приходили нам на память: "Летчики-истребители должны блуждать в воздушной части пространства, принадлежащей им, так, как это им больше нравится, а когда они замечают противника, то атакуют его и уничтожают, все прочее - вздор и чепуха".
Конечно мы летчики-истребители,
В качестве дополнения у нас была принята "встреча истребителями" — здесь имеются в виду истребительные группы или эскадрильи, которые время от времени направлялись к английскому берегу, чтобы встретить на обратном пути домой потрепанные и поредевшие авиаполки и защитить их от преследования вражеских истребителей. Под нашим истребительным прикрытием также действовала морская спасательная служба, которую несли суда и летающие лодки, целью которой было спасение летчиков, выпрыгнувших на парашюте, или экипажей самолетов, совершивших вынужденную посадку на воду. Эта служба была сущим благом, так как благодаря ей было спасено множество как английских, так и немецких летчиков, причем даже из устья Темзы.
После войны, в ходе бесед с английскими и американскими летчиками, мне было очень интересно узнать, что их беспокоили те же проблемы в связи с истребительным прикрытием.
С тем, с чем мы встретились в 1940 году, они реально столкнулись в 1943–1945 годах во время крупномасштабных дневных налетов на рейх. При этом высказываемые точки зрения как летчиков-истребителей, так и летчиков-бомбардировщиков с обеих сторон совпадали.
Данная оборонительная роль в действительности отводилась наиболее подходящему самолету "Ме 110", специально созданному для выполнения тех задач, которые в свою очередь другие истребители не были способны выполнять из-за их малого радиуса действия. Однако вскоре стало ясно, что для такой роли "Me-110" подходит чуть ли не меньше, чем "Ме 109". Часто они даже не могли ускользнуть от английских истребителей: чтобы отделаться от неприятеля, они прибегали к помощи оборонительного круга или же мы были вынуждены приходить к ним на помощь и освобождать их В конце концов пришли даже к выводу, что мы обязаны защищать преследуемые самолеты — действительно нелегкая ситуация. Вероятно, лучше всего было бы вообще отказаться от использования "Me-110" — трудное решение, которое все-таки было принято, но слишком поздно, после тяжелых потерь, понесенных нами.
Спустя месяц после начала военных действий на побережье Ла-Манша ни складывавшаяся обстановка, ни наше настроение не были особенно радужными. Как раз в это время мне было приказано явиться на военное совещание в Каринхолле. Я улетел в Берлин, а оттуда меня на штабной машине доставили в поместье Геринга, самое прекрасное место графства Бранденбург. Германия представляла собой картину самой мирной безмятежности. Здесь, дома, война едва-едва проявлялась среди мирной жизни. В это время те, кого еще не призвали, зарабатывали хорошие деньги, а жены военнослужащих получали щедрое вспомоществование и субсидии. Деньги находились в свободном обращении: театры, кино и места развлечений были переполнены. Война еще даже не коснулась внешней, так сказать, материальной стороны жизни Германии.
Но каким это было предзнаменованием — хорошим или дурным? Я, например, плохо переносил легкомысленную атмосферу у себя на родине, да и общее отсутствие интереса к войне мне не нравилось. Я появился с поля битвы, где речь шла о жизни и смерти, причем основную тяжесть этой битвы до сих пор несла на своих плечах истребительная авиация. Естественно, мы не вникали в суть разных разветвлений войны. Но все-таки справедливо полагали, что само сражение над проливом Ла-Манш, в котором мы принимали участие, имело решающее значение как для самого продолжения, так и для окончательного исхода всей борьбы. Мы были уверены: для того чтобы выйти победителями из этой борьбы, требуется огромное напряжение всех сил, а мы ощущали, что наши собственные силы уже на исходе. Громадный колосс, под названием Вторая мировая война, напоминал опрокинутую основанием кверху пирамиду, балансирующую на своей вершине которая еще не знала, в какую сторону ей склониться. И в данный момент все бремя войны целиком лежало на плечах нескольких сотен летчиков-истребителей, воевавших над Ла-Маншем. Не канули ли они в неизвестность, подобно незначительной величине, в сравнении с миллионами людей, вставших под ружье в Германии? Да, в своей сущности эмоции часто нелогичны. Естественно, что ни армейские дивизии, мирно проводившие время на оккупированных территориях или же в гарнизонах у себя на родине, ни веселящиеся и беззаботные толпы, предававшиеся развлечениям, никоим образом не могли помочь нам в битве против британских ВВС. Однако этот контраст произвел на меня глубоко удручающее впечатление.