Первый и последний. Немецкие истребители на западном фронте 1941-1945
Шрифт:
Поэтому неудивительно что я принял так близко к сердцу свою первую крупную неудачу. Я повредил шасси на «Альбатросе-L-101». А еще позже дела приобрели и вовсе критический характер: когда я руководил совместным полетом инструкторов в паре, самолеты столкнулись. Один из пилотов выбросился с парашютом, а другому удалось посадить свой поврежденный самолет на аэродром. В ходе расследования было выявлено самое удручающее обстоятельство: происшествие случилось в то время, когда самолеты перестраивались в определенное положение в воздухе, которое не было специально и точно оговорено.
Меня это очень обеспокоило. До этого моя карьера развивались успешно, хотя и не без некоторых шероховатостей. Однако теперь она была под угрозой. Для того, чтобы в случае моего возможного исключения не остаться у разбитого корыта,
Однако об этом происшествии вскоре забыли и я смог вздохнуть с облегчением. Вне всякого сомнения, я заполнял армейские вербовочные бумаги без особого удовольствия. Напротив, никогда и ничего я не ценил более личной свободы, и, по моему мнению, значительные ограничения в любых армиях мира существуют только по необходимости.
Чтобы не быть неправильно понятым, я должен упомянуть, что позже мне довелось служить в армии простым солдатом, а только потом уже офицером, но я наслаждался каждым мгновением службы, потому что был в своей стихии — в авиации. Военная служба в разных чинах и то, что часто называется прусским милитаризмом, признавалась мною суровой и строгой, но неотъемлемой необходимостью, условия которой я выполнял беспрекословно. Следует признать, если быть честным с самим собой, что я никогда не был в восторге от всего этого. Военная служба всегда рассматривалась мною в качестве сурового испытания и как часть судьбы Германии.
Поэтому я был поражен, когда осенью 1932 года получил официальное уведомление, ставящее меня в сжатой армейской форме в известность, что мое прошение принято, так что мне следует написать рапорт, указав время и место своего зачисления. С этим, по существу приказом в руках, я подался к руководителю нашей школы, господину Келлеру, который позднее стал генералом Келлером и командиром авиаполка люфтваффе, чтобы испросить у него совета. Его кабинет я покидал с красным от радости лицом. Он не только уверил меня, что я по-прежнему могу оставаться в школе, но помимо этого мне была обещана всесторонняя помощь и поддержка. Я успокоился — теперь мое прошение о зачислении в 18-й пехотный полк могло быть аннулировано. Как легко у меня было на душе в те дни!
В нашей школе планеризм тоже был в ходу, но к нему относились с явным недопониманием и без какого либо увлечения. Впрочем, я использовал каждую возможность, чтобы продолжать свои занятия с планером. А тем временем развитие молодого подразделения планеристов Вестерхольта шло великолепно. Приложив огромные усилия, его члены за несколько месяцев построили свой собственный планер по наброскам и замыслу Измера. Этот планер должен был участвовать в ежегодных осенних соревнованиях в Боркенберге. Аппарат был построен добротно, но что-то в самом замысле оказалось не в порядке, и планер выглядел тяжеловатым в хвостовой части. К несчастью, доказательство этому пришло с некоторым опозданием: сразу после того, как был отпущен буксировочный трос, планер вдруг остановился и уткнулся в землю. Я отделался легким сотрясением мозга да царапинами на лице. После нескольких дней болезни я оказался в состоянии принять участие в соревнованиях с моим «Бродягой», и мне даже удалось завоевать второй приз, несмотря на сильное соперничество.
Осенью 1932 года я приехал в Шлейсхейм. вблизи Мюнхена, для проведения тренировок в высшем пилота же. Мертвая петля, вращения, вход и выход из штопора, полеты на спине, вхождение в пике и зависание в воздухе, то есть мы вступили в совершенно новую область авиации, которая до сих пор была для нас закрытой книгой, так как все это недоступно при полетах на планере.
Вскоре нас перебросили в Ванемюнде для того, чтобы мы могли поупражняться в практике морского дела, в полетах над морем. Дополнительно к изучению разницы между левым и правым бортами мы должны были усвоить массу скучных знаний о мореплавании — все не более
Впрочем, даже сегодня я не в силах отличить капитана одного сторожевого корабля — корвета от капитана другого сторожевого корабля — фрегата по их нашивкам на рукаве, а иногда я совершаю промахи, которые еще больше приводят меня в смущение. Так что я был доволен, когда вскоре эта мореходная бессмыслица завершилась, а про себя решил, что военно-морской флот не для меня.
Возвратившись в Шлейсхейм, я начал посещать учебный курс, всю важность которого осознал гораздо позже. Там занималось всего пять человек, никто не дал нам объяснений того, что это было, и не спросил нас — нравится ли нам этим заниматься. Мы должны были летать на самолетах с гораздо большими возможностями, чем прежние, а также изучать совершенно незнакомую технику. Выражаясь точнее, это было моделирование обучения настоящего летчика-истребителя, куда входили летные построения и все остальное, что отсюда вытекало. Отсутствовало только вооружение. Но мы были буквально в восторге от всего этого.
Тем временем Третий рейх становился действительностью. Мы уже чувствовали, что авиацию в Германии ожидают большие перемены, потому что одним из самых близких друзей фюрера был Герман Геринг, в прошлом командир истребительной группы «Рихтгофен».
Когда 30 января 1933 года Гитлер стал канцлером, а президент Гинденбург поручил ему сформировать правительство, то он назначил Геринга на пост рейхскомиссара авиации и приказал ему заняться организацией гражданской авиации и новых немецких военно-воздушных сил. Вот так было положено начало новому направлению, внезапно в распоряжении авиаторов появились все необходимые средства. То, что годами казалось недостижимым и недоступным, теперь было осуществлено в мгновение ока. Насколько я помню, ни один из моих друзей, товарищей или близких не испытывал сомнений насчет новых веяний, которые не встречали каких-либо препятствий на своем пути.
В первый раз я встретился с Герингом в 1933 голу. Членам нашего учебного курса в Шлейсхейме было приказано прибыть в Берлин, где на Беренштрассе нас принял сам Геринг. Он произнес краткую речь. Его размеры и манера двигаться поразили меня, но вскоре это первое впечатление рассеялось перед убеждением, что с нами говорит летчик, воодушевленный своей профессией.
Он коснулся тех трудностей, которые встречались на нашем предварительном, подготовительном пути. Потом заговорил о тех оковах, которые наложил Версальский договор на немецкую авиацию. «Приходит время, — сказал он, — сбросить их прочь. С тайными тренировками немецких летчиков в России, которые использовались как временная уловка, теперь должно быть покончено». Ибо фюрер обрел в Муссолини верного друга, и эта дружба по своей природе не была идеалистической, а имела практическое значение, так как теперь мы имели возможность тренировать наших летчиков-истребителей на базе итальянских военно-воздушных сил. С целью избежать международных осложнений, в равной мере как для Италии, так и для Германии, мероприятие в целом надлежало проводить с величайшей секретностью, под покровом строгой тайны.
Возбужденные и взволнованные, мы уже в июле начали упаковывать вещи. Переодевшись до неузнаваемости, мы в таком виде добрались поездом через Франкфурт в Южную Италию, а другую группу отправили в Удино, на севере Италии. В пограничном городе Бренне мы представились как группа южнотирольских рекрутов, собравшихся на маневры.
В Бари нас подобрали автобусы, которые, вне всякого сомнения, являлись армейским транспортным средством, несмотря на их гражданские регистрационные номера. В них мы и проехали до Гроталье, итальянской воздушной базы еще со времен Первой мировой войны. По дороге туда мы остановились в уединенной оливковой роще, где водители поменяли гражданские номера на армейские. Одновременно с этим наш итальянский эскорт, носивший цивильную одежду, на какое-то время исчез с глаз. В частности, я помню небольшого роста жилистого человека с черной как смоль бородой. Спустя некоторое время все они вернулись, превратившись уже в офицеров итальянских вооруженных сил, причем лицо с упомянутой бородой оказалось майором, командиром воздушной базы, а кроме того, еще и ответственным за нашу подготовку.