Первый среди крайних
Шрифт:
«Дом на Николаевском, дом на Николаевском… – стучит в голове. – Под этим паркетом ты пол заливал. Казино уже отгрохали, бильярдную с рестораном – всё как надо. «Солидные» бизнесмены облюбовали – душой резвятся».
Он движется дальше. Уютный кабачок, девочки, бармен из рода голубых втихаря таращится на их кавалеров…
– Эй, ты где, отзовись? – молит он в отчаянии. – Хранитель, или как там
Эффектная пауза, нагоняющая тоску. Наконец в мозгу насмешливо включается:
– Слушаю тебя внимательно.
– Верни меня, пожалуйста, прошу тебя, верни. Еще не поздно… – умоляет Верест. – Мне позарез туда надо, ты должен понять…
И снова мрак. Тьма густая. Ни звезд, ни кабачка. Тишина. Неуверенный голос:
– Ты погибнешь.
– Не погибну, – горячится Верест. – Я вас всех переживу и закопаю. Верни меня, Хранитель. В тот же миг, откуда взял. Ну, дай мне гранату, бронежилет, автомат Калашникова, взвод спецназа – что хочешь. Дай наколку на спасение, неужто я не заслужил? Или не давай ничего. Переживу…
Там Арика, коротышка… Ворчун, наконец. Им будет плохо без него. Ему будет плохо без них. Что у него в этом брошенном земном мире? День и ночь – сутки прочь? Тоска зеленая? Вечное пиво? Редкие бабочки на подушке?
Хранитель многозначительно безмолвствует. Он всё видит и понимает. Человек рвется в могилу. Ну, хочется ему туда. Дело, в сущности, хозяйское. Да и миссию свою он выполнил. Почему не подсобить человечку?
– Хорошо, – отпечатывается в мозгу, как на ленте телетайпа. – Но смотри, не пожалей. Впрочем, будет ли у тебя время пожалеть?
Ни черта у него нет в руках. Ни гранаты, ни автомата Калашникова. Ни почетной грамоты. Коротышка передернул, наконец, затвор, сменил рожок.
– Ногу на газ, мудила! – орет Верест. – Трус несчастный!
Последний прыжок, подножка, Прух…
Капрал поднимает руку. Все, приехали. А это что за грозное страшилище вылетает из куста? Шерсть врастопырку, глазищи огнем. Прыжок на твердое олимпийское «золото». На спину капралу, и далее – ходу. Незадачливый капрал кубарем катится в траву, а чудовище – надо же какое маленькое! – уже влетает в кабину и, скуля от страха, зарывается Вересту в ноги. Все в сборе? Газ до упора!
– Стреляйте, идиоты! – визжит капрал.
Команда
Пока сообразит, да отойдет от болевого шока…
– Огонь!!! – ревет капрал. Наконец-то допёрло до служивого! Странный посвист ветра – это не пули. Машина уже несется, у этих допотопных конструкций удивительно малое время разгона. Умельцы проектировали…
А пули летят как-то медленно. Верест видит вспышки из полутора десятков стволов – вялотекущее пламя, очень нехотя выползающее наружу. С той же вялостью из стволов выгребают пули – черные шарики, отделяются, летят навстречу стройными вереницами, словно стаи далеких журавлей…
– Я не могу ступить в этот мир, – впиваются в мозг слова Хранителя. – Не имею ни права, ни возможности. Умей я это делать, на кой ляд понадобился бы ты? Я могу манипулировать лишь временным континуумом. Пользуйся. Вокруг твоей машины искривление Кремолы: ненадолго, минут на десять. Твое время опережает время в этом мире. Десять минут, не забудь. Ты оставил женщину на заброшенной ферме старого Уорвика – до нее порядка полутора криллов, отворот направо. Но обратно не успеешь, дорогу перекроют, выбирайся как знаешь, герой. Пешком, через пущу, с божьей помощью…
«Новое» время неплохо опережает время врага. Автомобиль на всех парах несется к КПП. Автоматные очереди остаются позади. Комендантский взвод застыл на месте, офицеры на дороге совершают неторопливые колебания. В ушах ураган – хотя на деле ветерок умеренный.
– Чертовщина, Лексус, – пыхтит вдавленный в пол коротышка. – Видит Рем, снова голимая чертовщина, Лексус… О-ё-ёшеньки, мама моя дорогая…
Что, приятель, сдавило грудь? Не продохнуть? Под истеричный лай Ворчуна к машине бросаются ворота, украшенные вязью. Охранник в свете фар делает попытку убраться с дороги. Жуткий костотряс – решетку с визгом уносит, левая створка ворот упорно держится.
Полный газ, тверже руль! Серая лента дороги, улегшаяся змейкой, лес, исполненный мракобесия – и тридцать секунд на полной скорости до второго КПП, где тоже прорубим окно. Лишь бы боженька не подвел, в которого нынче очень хочется верить.
А вдруг прорвемся, славяне?