Первый судья Лабиринта
Шрифт:
Шеф наконец докурил, поднялся и поманил за собой Дэна, прихватив зачем-то стоящий в углу зонтик.
Через приемную они вышли к анфиладе помещений, стены которых заменяли аквариумы с огромными рыбами. Дэн еще ни разу здесь не был. За аквариумными стенами трудились инженеры. Галерея заканчивалась просторным вестибюлем с пышной зеленью в горшках, репродукциями классических пейзажей на стенах и бархатными шторами. Шеф подвел Щемелинского к дверям.
— Сходи погуляй. Поброди по городу, посмотри на людей, — сказал он непринужденно. — В поликлинику зайди…
— Куда?
— В поликлинику. Здесь недалеко, увидишь,
— Дождь?!
Лебедев сунул в руки ошарашенному Дэну зонт и буквально вытолкал его на крыльцо.
— Да откуда в это время года… ой, черт!
Дэн быстро раскрыл зонтик, спасаясь от июльского ливня.
То, что вокруг вовсе не Лабиринт, Дэн понял сразу же, как только спустился с крыльца. На небольшом пятачке перед входом было припарковано множество мобилей, каких он раньше никогда не видел. Разных цветов, дизайнов, а порой и размеров, машины показались Дэну совершенством, чудом современной техники. Среди мобилей не было ни одного открытого. Впрочем, в верхней части кузова некоторых из них, вытянув шею из-под зонта, Щемелинский разглядел люки.
— Так… — сказал себе Дэн, прохаживаясь между мокрыми автомобилями. — А что у вас еще есть?
Он направился было на шум, к дороге. Но оттуда, несмотря на свежесть проливного дождя, несло таким тяжелым, не то масляным, не то каким-то «химическим», духом, что Дэн, минуту полюбовавшись на несущийся в непрерываемом забеге транспорт, предпочел свернуть к жилым кварталам.
Дома тоже были не такие. Ничем особенным они не выделялись, разве что тут были сплошные многоэтажки, какие Дэн видел только в мегаполисах, но не в таком количестве. Люди, видимо из-за дождя, на улице попадались не так часто, да и то в основном прятались под зонтиками. Но даже несколько человек, встретившихся по дороге, успели удивить Дэна. Мальчишка на роликах, спешащий укрыться в подъезде, женщина, вытаскивающая из машины сумки, еще одна женщина — молодая, с коляской, накрытой прозрачной пленкой, пожилой мужчина без особых примет, даже влюбленная парочка, парень с девчонкой, ютившиеся под одним зонтиком, — все они, как один, походили на его шефа Лебедева. Как родственники. Каким-то выражением не то обреченности, не то усталости, не то безразличия. Сразу и не поймешь. Но что-то такое было в их облике, чего Дэн не замечал у жителей Лабиринта. В массе своей, конечно. Потому что индивидуальная депрессия — дело святое. Куда ж без нее.
— Похоже, вам и правда нужен прибор, — пробормотал Дэн, прыгая через лужи. — Эссенциалисты тут не справляются. Если они у вас вообще есть.
Пройдя два квартала, а потом небольшой лесок, он вышел к большому белому зданию с огромными окнами, недавно покрашенному. Все открытое пространство перед ним также занимали машины. Слева виднелась детская площадка.
«Поликлиника № 201», — прочитал Дэн огромную вывеску над крыльцом.
— Ага! Кажется, меня сюда и посылали…
Он сложил зонт и толкнул прозрачную дверь.
Этот оплот здравоохранения выглядел гораздо более современным и отремонтированным, чем та раздолба, куда позже попал Андрей. Может быть, поэтому, а может быть, потому, что Дэн был ко всему готов или просто не был эссенциалистом, поликлиника не произвела на него столь же гнетущего впечатления. Но выводы он сделал: этому миру прибор действительно нужен. Еще как нужен. И если Дэн его сделает, его ждет не просто слава, но триумф.
Дэн вернулся к шефу с кучей вопросов, и тот без большого энтузиазма, впрочем, ответил.
Да, это действительно не Лабиринт. Неважно, как называется мир. Достаточно знать название маленького городка.
Нет, они уже не филиал ИПФиПЛ. Теперь они — самостоятельная организация, закрытое учреждение, имеющее выходы в оба мира. Назовем ее Конторой, так проще. Естественно, они не подчиняются Трибуналу и не зависят от Лиги. Контора фактически находится «в нейтральных водах» — на перекрестке миров. Сколько всего миров? Ну, Дэн и спросил…
Если Дэн хочет заниматься прибором, он должен поступить в полное подчинение Лебедеву. Это значит, что отмазки типа «Трибунал не разрешит» или «Лига не позволит» не прокатят, когда дело касается работы с сущностью. Эссенциалистов в новом мире действительно нет. Следовательно, отвечать за раскрытие их секретов Контора не обязана.
При всем этом существует соглашение миров — где существует, кто его заключал и кто видел, Лебедев и сам толком не знает. Но в чужой монастырь Контора не полезет.
Про монастырь Дэн не понял.
— Короче. Мы не пойдем в Лабиринт с предложениями не жечь эссенциалистов, разрешить порталы, делать гармонитовые приборы и тому подобное. То, что мы делаем — делаем у себя и для себя. Ну или для других миров. Лабиринт мы не трогаем. Если это нарушает его законы.
— А разве производство такого прибора Конторой не нарушает законы Лабиринта?
— Какие же? — усмехнулся Лебедев.
Дэн прикинул и решил, что действительно никакие.
И все-таки что-то мешало ему согласиться сразу. Может быть, слишком бесцеремонное обращение Лебедева…
— Я тебя не тороплю, обмозгуй все хорошенько. Если решишься — выдадим тебе пропуск на имя Дениса Щемелинского, ни к чему тебе светить пижонским именем «Дэн». Получится с прибором — можешь заниматься чем хочешь. Ты ведь с какой-то идеей носишься, или я ошибаюсь? Просто подумай: какие перспективы у тебя в Лабиринте? Кнопку на пульте жать? С вашим тоталитаризмом гармониевый рай не построишь…
Дэн обещал подумать. А через четыре дня…
Лебедев как в воду глядел. Пришлось-таки Дэну жать пресловутую кнопку.
В Трибунале рассматривалось «преступление» очередного эссенциалиста. Как в большинстве случаев — молодого, со всеми вытекающими недостатками. В чем там было дело, отец, естественно, не рассказал. Но что совсем не естественно — он страшно нервничал, переживал за этого парня, как, наверное, никогда в жизни. И даже — страшно сказать — спорил с начальством!
Приговаривать людей к сожжению нелегко. Да вообще нелегко судить. И те, кто работает в Трибунале, в той или иной мере разделяют его политику, иначе они давно бы свихнулись. Эдуард Щемелинский всегда был спокойным, уравновешенным, верящим в справедливость человеком. Даже если невольная симпатия к подсудимому — а часто приговоренному — закрадывалась в его душу, он знал: решение принято верно. Так правильно. Так лучше для мира. И для самого эссенциалиста. Не хочешь работать по правилам, предпочитаешь нарушать их — уйди, откажись от права корректировать сущность. Не можешь — выбирай другой мир, с другими законами.