Перышко из крыла ангела
Шрифт:
И у входа в подъезд ее снова ждал сюрприз. Аккуратный четерехугольничек был на этот раз приклеен скотчем к табло домофона. Надпись на нем по-прежнему гласила: «Тане», а внутри снова была газетная статья. Совершенно непонятная и бессмысленная, на Танин взгляд. Всего-то короткая заметочка, сообщающая о том, что некий Д. Петровский был найден на улице жестоко избитым и что он в тяжелом состоянии доставлен в больницу.
Ну какое ей дело до некоего Д. Петровского?.. Хотя… постойте, Тане уже попадалось это имя… И причем совсем недавно. Заметки! Ну, конечно! Она вскочила и принялась судорожно искать, куда же делся злополучный
Она бы позвонила отцу – вдруг он знает ответ, однако позавчера отец был явно недоволен ее звонком и так и не перезвонил ей. Наверное, занят. Она не должна ему докучать, если, конечно, не хочет потерять его расположение. А уж этого Таня не хотела ни в коем случае!
Девочка пересела за компьютер, включила Интернет и прочитала всю попавшуюся ей на глаза информацию, всплывшую по запросу «петушиные бои». И опять-таки ничего не поняла. Разве что кроме того, что это не очень приятное зрелище для неподготовленного зрителя, и люди делают на этом, видимо, неплохие деньги, если чаще всего минимальная ставка – 100 долларов. Ага, вот и отец пишет, что верхний предел не ограничен ничем, кроме воображения.
Выходит, это какой-то разветвленный азартный бизнес. И вовсе не удивительно, что опасный.
Или… Что неизвестный корреспондент хочет сказать? Интервью в газете отца появилось, видимо, позавчера. Заметка об избиении – сегодня?.. Или вчера?.. Неужели ей намекают на то, что в несчастье, постигшем неведомого Д. Петровского, виновен ее отец! Какая чушь! Сразу видно, что они совершенно не знают его!
Тем не менее Тане опять стало не по себе. Она надела наушники, врубила погромче музыку и, забившись в угол дивана, долго сидела, бездумно покачивая головой в такт сменяющимся бодрым песням. Так она и заснула – прямо с наушниками на голове.
Глава 10
Снег средижаркого лета
–Таня! Проснись! – трясла ее за плечи мама. – Ну давай, просыпайся же!
– Что? В школу? – сонно пробормотала девочка, с трудом разлепляя глаза. Голова была тяжелой, и мысли, будто огромные чугунные шары, медленно ворочались и перекатывались в ней. – Но сейчас же лето?
– Тебе звонит какая-то женщина. Подойдешь?
– Ага, – выдавила из себя Таня. – Неси трубку.
Мама вышла из комнаты и тут же вернулась с трубкой в руке, протянула ее дочери и встала, явно намереваясь слушать разговор.
Вот эту ее привычку Таня просто терпеть не могла.
– Мама, – холодно произнесла она, – как ты думаешь, Геннадию Сергеевичу понравится моя пижама с клубничками? – И, видя в глазах матери непонимание, добавила: – Если ты не выйдешь из моей комнаты, это придется сделать мне.
Мама обиженно раздула ноздри и, ничего не ответив, вышла.
– Да? – спросила Таня в телефон.
– Танечка… – послышался напряженный женский
Марина разрыдалась.
Вот что-что, а утешать Таня никогда не умела, оставаясь беззащитной перед лавиной чужих слез.
– Марина, а… что с тобой? Все же будет нормально? – только и спросила она.
– Не будет!.. Не знаю! Это опухоль. Возможно, злокачественная! Ты понимаешь, что это может быть смертельно?
Слово «смерть» казалось Тане чужим. Нет, погодите, у Ани, ее одноклассницы, где-то с полгода назад умерла мама. Аня ходила с бледным, перевернутым лицом, и учителя, жалея ее, завышали ей отметки и говорили ребятам, чтобы те старались как-то поддержать и развеселить ее.
Тане, никогда не дружившей с тихоней Анечкой, классической серой мышкой, как она себе их представляла, идея пойти утешать одноклассницу представлялась бредовой. Что подумает та, если Таня, с которой они и двадцати слов, наверное, не по делу не сказали, вдруг примется докучать ей, развлекая и принуждая к общению. Нет, это уже Таточкина епархия, и посягать на нее Таня не собиралась.
– Марин, хочешь, я к тебе приеду? – робко спросила она.
– Н-нет. – Женщина громко всхлипнула и замолкла. – Меня в понедельник в больницу кладут, послезавтра, – произнесла она после долгой паузы. – Два дня осталось. То есть уже почти полтора. Я вещи соберу. Я буду рада, если ты навестишь меня там… Ты скажешь Нику?
– Конечно, скажу! Он обязательно приедет. И хватит говорить про смерть! Ты ж не гот! Знаешь, это только готы про смерть говорят. Выпендриваются, значит. – Таня болтала всякую чушь – лишь бы не остановиться, лишь бы не слышать этот надрывный, полный безнадежности и боли голос.
И, повесив трубку, она долго сидела, приходя в себя. Потом поднялась, натянула старые джинсы и футболку, машинально сунула в карман мобильник и вышла из комнаты.
На кухне сидели мама и Геннадий Сергеевич.
– Подойди сюда, – позвала Таню мама.
Девочка неохотно подошла.
– Таня, скажи мне честно, во что ты ввязалась?! – спросила мама таким трагическим голосом, что Тане даже стало не по себе. – Ты целыми днями где-то пропадаешь. Приходишь среди ночи. А тут еще эти звонки. Скажи, ты ведь не употребляешь… наркотики?
Таня смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Ну надо же: ее мама может такое предположить! Да как она смеет?! Какое имеет право?!
Геннадий Сергеевич чинно намазывал на хлеб мягкое масло и не поднимал головы, будто разговор его совершенно не касался.
Так, понятно, кто подначивает маму! Понятно, кто внушает ей такие дикие мысли!
– А если бы и употребляла, какое вам до этого дело?! – вскрикнула Таня, яростно сжимая кулаки – так, что ногти больно впились в ладони. – Вам на меня наплевать! Вам на всех наплевать! Вы живете в своем ограниченном глупом мирке! Вам ничего не нужно, лишь бы вас не трогали!
– Что с тобой? Что-то случилось? – Мама привстала со стула и с беспокойством посмотрела на Таню.
– Нет, ничего не случилось, трам-пам-пам! У Марины – опухоль и ее кладут на операцию! А вам это безразлично! Вам безразлично, что она умрет! А вы пеките свои дурацкие пирожки и жрите их дальше! Все! С меня хватит!