Пес, который порвал поводок

Конант Сьюзан

Для заводчика волчьих собак мой отец во всем, что касается Американского клуба собаководства, — реакционер, каких свет не видывал. Он хочет, чтобы гибрид волка и собаки признали как породу. (Вообще-то, АКС сейчас признает их тем, чем они в действительности являются, — интересными дикими животными.) Бак понимает, что в ближайшее время их не признают, но говорит, что планирует это на будущее. Планирование, кажется, состоит в том, что он старается втереться в доверие к верхушке Американского клуба собаководства. Или, может быть, как и волки, он — стайное животное, и АКС так долго был его стаей, что он просто не может изменить своей ему верности. Как бы то ни было, он до сих пор знает

уйму народу в АКС, и если хочет, чтобы там ему в чем-то посодействовали, то знает, к кому обращаться за помощью. Думаю, многие из этих людей помнят Марису. Я позвонила Баку насчет регистрационного номера, и, поскольку до завтрашнего утра АКС был закрыт, он обещал позвонить туда на следующий день, а потом сообщить мне.

Днем я снова повела Рауди на Эпплтон-стрит, чтобы взять в библиотеке д-ра Стэнтона книгу Брерли «Это — аляскинский маламут». Раз уж я все равно пришла, то покопалась в столе. Библиотека была всегда для всех открыта, так что у меня не возникло чувства, будто я поступаю дурно. Д-р Стэнтон не стал бы хранить у себя в столе ничего личного, а я была все еще убеждена, что бумаги где-то там. Кое-что я нашла, но не бумаги. Может быть, мне и не следовало читать записи в календаре, но я прочла. У него было довольно много назначено и на ту неделю, когда он умер, и на следующую. На пятницу — день после его смерти — планировались три встречи.

— «В девять утра — Соренсон, чистка», — прочла я вслух Рауди. Зубной врач? Парень-уборщик? — «Полдень — М. Р.», а в четыре — наш адвокат, который знает, какая бумага нужна собаке.

Кевин или полиция штата скорей всего уже все проверили. Милли сказала мне, что полиция провела здесь несколько часов. Я расписалась, что взяла книгу о лайках и два последних выпуска «Ежеквартальника по маламутам», простилась с Милли и ушла.

Бак позвонил только к вечеру следующего дня.

— Рауди, — объявил он, — это Снежной Тучи Коцебу Король Грома.

Когда люди слышат имена типа этого, они говорят что-нибудь вроде: «А! Так его на самом деле зовут Снежная Туча!» Не так. На случай если щенок со временем станет международным чемпионом, заводчику хочется, чтобы доля славы досталась его питомнику, у всех собак которого одно из имен — общее. Если бы Рауди не был Снежной Тучи Коцебу Королем Грома, то был бы Снежной Тучи кто-нибудь там или кто-нибудь там Снежной Тучи. Если бы мои родители многого от меня ждали, я была бы Остролистом Зимних Стран.

— Дальше? — спросила я.

— А заводчик — Дженет Свизер.

Он сделал паузу. Я поняла — сейчас последует нечто сногсшибательное.

— А зарегистрированный владелец, — продолжал он, — некая Маргарет Л. Робишод.

— Боже! — воскликнула я. — Ты сказал кому-нибудь в АКС, зачем тебе этот номер?

Не сказал. Он подчеркнул к тому же, что все знают, кого он сейчас разводит. Всякий счел бы, что он проверяет собаку, от которой хочет получить гибрид, или проверяет родословную одного из своих гибридов. Кроме того, когда Бак звонит в АКС, его не спрашивают, зачем он звонит.

«Покойная» лайка Маргарет лизала мне руку и скулила, чтобы отвлечь меня от телефона.

Глава 8

Следующие два дня я больше ни с кем не говорила о регистрации Рауди. Написала статью о жителе Садбери, у которого в упряжке ходят ирландские сеттеры, подстриглась, выводила Рауди побегать, отрабатывала с ним «к ноге» и размышляла о Маргарет Л. Робишод.

Я помнила, сколько Маргарет кудахтала из-за того щенка. Его звали Кинг. Оригинальностью она не отличалась. По словам Маргарет, он десять недель воспитывался дома. Затем она отучила его жевать что попало.

Нам была известна каждая веха его пути к послушанию: от команды «к ноге» до идеального подзыва. Конечно, в то время мы ничего этого не видели. У нас даже ходили шутки о воображаемом псе Маргарет, пока она не принесла фотографии. Из них у меня в памяти осталась одна, где Маргарет держала в руках, несомненно, щенка лайки. Я смотрела на Рауди, спавшего на боку, и старалась найти сходство между его мордой и полузабытым, размытым образом со снимка, который видела давным-давно. У щенка, как и у Рауди, не было никаких темных пятен у пасти или вокруг глаз — или так мне казалось. Или по-иному? По-иному — не знаю. Я старалась совместить Рауди, Маргарет и д-ра Стэнтона в единой картине, пусть даже и размытой, но всегда кто-то либо не влезал, либо оказывался отрезанным. Уж не хотел ли кто, чтобы д-р Стэнтон был отрезан от реальной картины?

Я перепроверила регистрационный номер на татуировке Рауди, которую теперь нетрудно было найти: я знала, где раздвинуть шерсть. Цифры сами собой местами не поменялись. Что могло быть общего у Стэнтона с псом Маргарет? Да и знал ли он, что это ее пес? В конце концов, зрение у меня было куда лучше, чем у него, но я ведь тоже не заметила татуировки, пока не искупала Рауди.

В среду я позвонила Милли:

— Это Холли Винтер. У меня дурацкий вопрос.

— Спрашивайте, — сказала она. Голос у нее звучал тоскливо, она любому вопросу обрадовалась бы.

— Доктор Стэнтон когда-нибудь купал Рауди?

Она засмеялась:

— Однажды попробовал, когда только-только взял Рауди. Мне потом пришлось столько убираться в ванной… а Рауди так ни разу и не вошел в воду.

— Так что же, в конце концов, делал с ним доктор Стэнтон? Водил он его куда-нибудь мыть и вычесывать?

— Нет, — ответила Милли. — Он всегда пользовался порошком — не в доме, на улице. Называл это сухой ванной. Но драил его не очень часто. Рауди ведь славный пес, чистенький.

Я об этом не подумала. Маламуты чистоплотны. От них меньше пахнет псиной, чем практически от любой другой породы.

У меня был еще вопрос:

— А не подскажете ли вы мне, где он взял Рауди?

— Его привела одна леди, — повеселев, сказала она. — У нее были два корги.

Никто, проработав у д-ра Стэнтона столько, сколько Маргарет, не перепутал бы корги с золотистым ретривером, принадлежавшим Маргарет. Когда корги стоит, в холке у него около фута. Это плотные, крепкие, выносливые работяги. А для владельца с чувством собственного достоинства — еще и образец послушания. Я знавала не меньше сорока женщин, которые могли сойти за леди с корги из рассказа Милли.

— А имя ее вы помните? — спросила я.

— Понятия не имею. Маленькая, хорошенькая.

Никто, кроме Милли, не додумался бы назвать Маргарет Робишод хорошенькой и маленькой. Злобная махина — это да, но Милли таких слов не знала. Я и до разговора с Милли понимала, что Маргарет не отдавала и не продавала Рауди д-ру Стэнтону. Гарвардцы любят поговорить о том, как надо вести себя в обществе. Это — одна из тех штук, которой учит учебно-развлекательная телепрограмма «Улица Сезам». Может быть, Большая Птица, персонаж этой программы, мог бы отдать или продать пса своему главному врагу, найдись таковой у этого добряка. Но никак уж не Маргарет Л. Робишод. Признать поражение — может быть, так себя и надо вести. Придушить кого-нибудь — отнюдь нет. Я представила себе Маргарет и д-ра Стэнтона на лужайке перед арсеналом. Она нависает над ним с поводком, накрученным на костлявые руки. Локти ее расставлены, как крылья жирного ощипанного гуся. Говорит она то, что всегда втолковывала нам: «А если так не сработает, дергайте посильней!»