Пьеса – Женщина – Судьба

Гримберг Фаина Ионтелевна

Будто бы? Иди - свечу

Поставь на стол, как будет нужно, я вскричу.

Сколько вопросов возникает, когда читаешь этот короткий диалог! Оказывается, Арбенин не знает, куда поехала его жена. Почему же она ему не сказала? Она в продолжение дня (и вечера) не имела возможности увидеться с ним? И утром не виделась с ним? А ночью? У них вроде бы разные спальни, в одной из ремарок фигурирует «дверь жены». И – вспомним – перед сценой отравления, только в своей спальне сняла бальные уборы, попросила горничную: «Саша, дай мне книжку...», явно не готовилась к визиту мужа, а он вдруг вошел, она почти что удивилась: «Ты здесь?».

Арбенин уехал с маскарада после ссоры с Неизвестным, насмешливо посоветовав Звездичу заменить таинственную даму в маске любой другой. А Нина? Нина уехала позже.

Нина предупредила слугу Арбенина, что вернется в двенадцатом часу, вернулась на два часа позже. Куда едет, мужу не сказала. Могла остаться ночевать в каком-то «там». Разумеется, все постановщики пьесы полагают этого слугу, что называется, проходным персонажем, но – на мой взгляд – он персонаж чрезвычайно важный. Совершенно ясно, что это камердинер Арбенина, то есть – фактически – самый близкий ему человек, ну, как Матвей дляСтивы Облонского, а – возможно – Арбенина и «слугу» связывают и более близкие отношения, как Чайковского и его камердинера Алексея, к примеру. Арбенин и слуга разговаривают, как два близких человека; слуга нарочито почтителен, Арбенин доброжелательно ироничен. Слуга, конечно, знает о барыне больше, чем ее муж, - от горничной Саши, от кучера, но барина излишне огорчать не хочет. Кстати, о маскарадном наряде. Возможно, на Нине было домино, как на баронессе, то есть с помощью горничной Нина надела домино и, выйдя из дома, села в карету уже в маскарадном костюме. Возможно, целый день она провела в разъездах – светская дама, и только вечером приготовилась к поездке в маскерад. В любом случае муж не знал, куда она едет, где проводит время. Но вот она вернулась. Муж встретил ее не очень ласково: «... наконец! Давно пора». Она как будто удивлена: «Неужели так поздно?». Как нам поверить, будто она не знает, что уже и вправду поздно! Явно она хочет смягчить Арбенина и восклицает так по-женски кокетливо: «Ах, как ты мил!», а перед этим еще и «целует его в лоб сзади» (в лоб – как мертвого). Но Арбенин уже завел свою обычную волынку: «А думаешь... глупец?.. Он ждет себе... а я...» Это уже даже и не подозрение, а почти что обвинение в измене. И это у них не только сегодня вечером, это у них всегда так. Нина отвечает Арбенину чрезвычайно значимым монологом:

Ах, мой творец!..

Да ты всегда не в духе, смотришь грозно,

И на тебя ничем не угодишь.

Скучаешь ты со мною розно,

А встретимся, ворчишь!..

Скажи мне просто: Нина,

Кинь свет, я буду жить с тобой

И для тебя; зачем другой мужчина,

Какой-нибудь бездушный и пустой,

Бульварный франт, затянутый в корсете,

С утра до вечера тебя встречает в свете,

А я лишь час какой-нибудь на дню

Могу сказать тебе два слова?

Скажи мне это... я готова,

В деревне молодость свою я схороню,

Оставлю балы, пышность, моду

И эту скучную свободу.

Скажи лишь просто мне, как другу... Но к чему

Меня воображение умчало...

Положим, ты меня и любишь, но так мало,

Что даже не ревнуешь ни к кому!..

Нина, несомненно, умная и по-своему опытная женщина. Только что Арбенин фактически обвинил ее в измене, и вдруг она говорит, что он ее не ревнует. Она, в сущности, правду говорит. И Арбенин говорит правду, когда отвечает ей, что «ревновать смешно». Он вовсе и не ревнует ее, он просто не хочет выглядеть смешным рогоносцем, комическим светским персонажем, ведь мнением света он отнюдь на самом деле не пренебрегает. Оказывается также, что он «всегда не в духе», всегда смотрит на жену «грозно», всегда «ворчит». Но умная женщина тотчас же смягчает свою характеристику поведения мужа, напоминая ему, что он «скучает», то есть тоскует, когда ее рядом нет. Но нет ее целыми днями, вечерами и даже и ночами, потому что она ведет активную светскую жизнь, она блистает на балах, у нее хороший голос, ее просят петь... Но... Нина кокетливо восклицает, что готова оставить «эту скучную свободу». Кто же эту «скучную свободу» ей предоставил? Муж, конечно. И, конечно, до известной степени. Готова ли она эту «скучную свободу», эту светскую жизнь бросить? Здесь ключевым можно считать слово «схороню». Если бы она действительно этого хотела, то не сказала бы «схороню», а сказала бы, к примеру, что только в деревне, наедине с любящим и любимым супругом будет истинно счастлива. Но она так не сказала. Арбенин, в свою очередь, угощает Нину очередным романтико-демоническим монологом о том, как хорошо он знает жизнь, и как она не знает жизни. Однако, скорее всего, Арбенин не так уж хорошо знает даже свою жену. Он полагает, что Нина – «созданье слабое, но ангел красоты». «Слабое» не в том смысле, что подвержена частым простудам, а в смысле, что... не очень-то умна. И вот здесь Арбенин ошибается, она как раз хорошо понимает его и постоянно пытается смягчить то легким кокетством, то слегка капризными интонациями, то игрой в искренность. И все же Нина в постоянной опасности, именно потому, что Арбенин ее нисколько не любит, а всего лишь беспокоится о своей «чести», проще говоря, о том, чтобы не сделаться рогоносцем.

Но откуда же взялась Нина, кто она? Кто Арбенин, мы знаем, азартный картежник, кутила, соответственно – «дурной сын». А Нина? Не о ее ли детстве написал Лермонтов незаконченную «Сказку для детей»? Героиню зовут Ниной. Она отличается всеми приметами «ангела красоты» - маленькая ручка, головка, достойная кисти Рафаэля или Перуджино. Ее старый отец читает Вольтера. Нина воспитана в западноевропейской строгости, английской гувернанткой, но в душе ее бушуют страсти...

Ее смущали странные мечты.

Порой она среди пустого зала

Сиянье, роскошь, музыку, цветы,

Толпу гостей и шум воображала;

Кипела кровь от душной тесноты;

На платьице чудесные узоры

Виднелись ей, — и вот гремели шпоры,

К ней кавалер незримый подходил

И в мнимый вальс с собою уносил;

И вот она кружилась в вихре бала

И утомясь на кресла упадала...

23

И тут она, склонив лукавый взор

И выставив едва приметно ножку,

Двусмысленный и темный разговор

С ним завести старалась понемножку;

Сначала был он весел и остёр,

А иногда и чересчур небрежен;

Но под конец зато как мил и нежен!

Ум Нины «сметливый и здравый», даже самому Мефистофелю нечего ей посоветовать, потому что он –

... понял, что душа ее была

Из тех, которым рано всё понятно.

Для мук и счастья, для добра и зла

В них пищи много; — только невозвратно

Они идут, куда их повела

Случайность, без раскаянья, упреков

И жалобы. Им в жизни нет уроков;

Их чувствам повторяться не дано...

Любопытно, что, отправляясь в семнадцать лет на свой первый бал, Нина в волнении «... золотой браслет сломала...», а в маскераде на жене Арбенина «...Браслет с эмалью, золотой...». И здесь самое время вспомнить третью редакцию пьесы «Маскарад». Собственно, эту редакцию можно считать отдельной пьесой, у нее даже и название другое – «Арбенин». И сюжет другой – маскерад заменен балом, Нина отвечает взаимностью князю, но пытается обмануть мужа, уверяя, что князь влюблен в ее компаньонку Оленьку и пользуется взаимностью. Арбенин подает Нине лимонад и затем уверяет, что лимонад был отравлен. Нина признается в измене. Арбенин уезжает в деревню.

Лермонтов явно не хотел сделать Нину наивным невинным существом. У нее своя жизнь и своя тайна. Надо отметить, что в литературе девятнадцатого века – и в западноевропейской и в русской – бытовали два взгляда на измену женщины. Первый взгляд – измена не допустима, поскольку измена мужу – суть измена неким важнейшим правилам жизни, этот взгляд четко сформулирован Бальзаком в романе «Лилия долины», с героини которого «образован Татьяны милый идеал». Второй взгляд: измена суть бунт, этот взгляд также достаточно ясно выражен в крамольных для своего времени романах Жорж Занд. В свою очередь, Лермонтов рисует Арбенина таким деспотом, что бунт против его деспотизма представляется вполне законным и закономерным действием. Нине не довольно «скучной свободы», предоставленной ей Арбениным, она хочет жить и любить. Но до этого мы еще дойдем. А пока...

Арбенин обнаруживает, что на одной из рук Нины нет браслета. Роковой браслет начинает как будто играть роль платка, так неудачно потерянного Дездемоной, однако существует другой источник сюжетного хода с браслетом – повесть Жорж Занд «Жак». В этой повести налицо и ревнивый муж, и эмансипированная подруга, и влюбленный, ему случайно достается браслет, который героиня бросила мужу. Но браслеты Нины – парные, что немного странно. Парные браслеты носят женщины обычно на Востоке, в Европе парные браслеты не приняты. Мало того, что парные браслеты нужны Лермонтову для развития сюжета, не знак ли они в своем роде рабского положения Нины – «восточной рабыни» Арбенина (несмотря на «скучную свободу»)?