Пещера Лейхтвейса. Том третий
Шрифт:
Глава 149
БАЛ В ЗАСТЕНКЕ КРОВАВОГО ЗАМКА
На следующее утро перед воротами Кровавого замка остановилось множество людей с мулами, навьюченными разными ящиками, мешками и корзинами. Это были слуги графа Батьяни. Предыдущий вечер Батьяни провел в веселом обществе, в котором участвовали и хорошенькие женщины. Граф Батьяни — после того как хорошее расположение духа и веселье достигли своего апогея — предложил устроить на следующую ночь такой праздник, который приведет всех в восторг.
— Сударыни, — провозгласил граф, — вы до сих пор всегда веселились в нарядных залах нынешних дворцов, но, подумайте,
— В Кровавом замке? — воскликнула баронесса Клементина, блондинка выдающейся красоты, которая уже давно не смела показаться при дворе, так как поведение ее возмущало и оскорбляло добродетельную супругу герцога Карла Нассауского. — Нет, в Кровавый замок я не пойду ни за какие деньги. Про эту развалину рассказывают такие страшные вещи, что мороз пробегает по коже.
— Ах, если бы в эту минуту можно было погладить вашу кожу, — галантно заметил Батьяни, подходя к баронессе и ласково поглаживая рукой ее обнаженную спину.
— Да, конечно, правда, — подтвердила графиня Колланда. Она хотя и не была замужем, но люди утверждали, что все тайны любви и супружества были ей знакомы лучше, чем любой женщине, десять лет прожившей в законном браке. — О Кровавом замке ходят очень дурные слухи. Деревенский народ говорит, что там каждую ночь ходят, охают и стонут души людей, умерших в пытках, перенесенных ими в подземелье замка.
— Неужели это может удержать вас, ваше сиятельство, от осмотра замка? Неужели вы боитесь, графиня, что какой-нибудь злой дух может обидеть вас, когда вы находитесь в моем обществе? — продолжал любезничать Батьяни. — Ах, мне пришла в голову отличная мысль, которую нужно будет непременно осуществить. Сначала я угощу вас роскошным ужином в паркетном зале Кровавого замка, который, как известно, принадлежит теперь мне, а потом, в полночь, мы спустимся в подземелье, где будет приготовлена музыка и где мы можем танцевать хоть до утра. Духи и привидения Кровавого замка могут плясать вместе с нами. Нам это будет все равно. Может быть, между ними найдутся хорошенькие женщины, которые, как все привидения, в двенадцать часов ночи принимают свой прежний земной облик, а в час ночи снова исчезают. Этого часа нам будет достаточно, чтобы вволю повеселиться с хорошенькими призраками. Итак, дело решено. Завтра в полночь я даю большой бал привидений в Кровавом замке. Приглашаются все здесь присутствующие.
Это приглашение было обращено к семи кавалерам, всем без исключения принадлежащим к высшему нассаускому дворянству, и к пяти красивым светским женщинам весьма легкого поведения. В свете они изображали из себя саму добродетель, и горе было тому из горожан, кто осмелился бы хоть только взглядом оскорбить их. Но дома, в секретных покоях своих замков, за запертыми на замок дверьми они, не стесняясь, предавались самому отвратительному разврату, пили до опьянения шампанское и в таком состоянии падали в объятия своих любовников. Правда, несколько робких голосов поднялось против приглашения графа Батьяни. Их страшил этот пир и бал в Кровавом замке. Но никто не обратил внимания на эти голоса, и в конце концов было решено, что все общество соберется завтра в девять часов вечера в старом здании.
— Будьте уверены, друзья мои, — хвастался на прощание Батьяни, — мы зададим такой праздник, какого вы еще никогда не видали. Кровавый замок отличается необыкновенной романтичной прелестью. У нас не будет другого освещения, кроме лампы, которая висит на небе. Лунный свет через сводчатые окна будет один освещать наш пир.
Вернувшись домой, Батьяни в ту же ночь сделал необходимые распоряжения своему камердинеру и повару, чтобы они могли приготовить все к завтрашнему вечеру. Вследствие этого утром перед главными воротами замка стояли десять слуг — число их было определено самим графом — со всеми припасами, необходимыми для праздника. В одной из комнат, которая должна была служить ему кухней, устроился, как только мог, повар. Камердинер и буфетчик отправились в паркетную залу, где стали накрывать стол на тринадцать приборов. При этом старый буфетчик сомнительно покачивал головой: он очень неохотно ставил тринадцатый прибор, потому что боялся, как чумы, этого рокового числа.
— Вот увидишь, — говорил он своему приятелю камердинеру, — сегодня все это кончится нехорошо. Во-первых, оскорбительно задавать такой пир в Кровавом замке, пользующемся столь дурной славой, танцевать и бражничать как раз на том самом месте, на котором совершено страшное преступление, ужасное убийство. Да еще, кроме того, за стол садятся тринадцать человек. Я не удивлюсь, если этот пир кончится всеобщим бегством.
Камердинер только пожал плечами. Он считал себя очень развитым и стоящим выше этих суеверных предрассудков.
— Тут будет еще больше глупостей, — сказал он. — Господин граф проговорился мне, что в полночь будет бал в темном подземелье и что там не будет зажжено ни одной свечи.
— Господи, пожалей мою бедную душу, — вскрикнул пораженный буфетчик. — Бал в застенке Кровавого замка?! Послушай, братец, — обратился он к камердинеру, — мне хотелось бы, чтобы сегодня был уже завтрашний день и чтобы мы уже успели благополучно выбраться из этого проклятого замка.
Пока слуги таким образом разговаривали, они не заметили, как в паркетном зале тихонько открылся потайной стенной шкаф, так искусно сделанный, что непосвященный никогда не мог бы его заметить. На одно мгновение показалась могучая богатырская фигура человека с торжествующим выражением лица. Но тотчас же она снова исчезла за бесшумно затворившейся дверью.
Сам Батьяни появился только к восьми часам вечера. Прежде всего он отправился к маленькому узнику.
— Ему также предназначена роль на моем празднике, — смеясь, говорил он, поднимаясь по лестнице. — Я сегодня с ним покончу. Это произведет отличный эффект и доставит большое наслаждение пресыщенным нервам моих друзей.
Он нашел маленького Антона совершенно таким, каким оставил его накануне; мальчик сидел в башенной комнате, закутанный в те же лохмотья. Сегодня Батьяни был в хорошем расположении духа и потому не накинулся сразу на ребенка. Он только удостоверился в его присутствии и в том, что решетка у окна, болт у двери и замок были в порядке.
— Ну что, мальчик, голоден ты? — спросил он мимоходом.
— Я всегда голоден, — ответил маленький узник.
— Сегодня тебя накормят, — насмешливо заговорил Батьяни, — подожди немного, если ты будешь умником, то с завтрашнего дня ты уже не будешь мучиться.
С этими словами он вышел из комнаты, заботливо заперев за собой дверь. Едва он исчез, как в отверстии камина, в котором на сей раз не было огня, показалось искаженное злобой лицо Генриха Антона Лейхтвейса, а затем выступил и он сам. Он взял на руки сына.