Пещера
Шрифт:
«…Се grand bourgeois repr'esents non seulement le meilleur d’une classe condamn'ee par l’histoire… Un point… il est aussi l’expression vivante de sa d'etresse… Virgule… de l’angoisse pro-fonde qui 'etreint la bourgeoisie mondiale devant le spectre qui se dresse `a l’Orient… Un point… La noble r'evoke du peuple russe… Virgule… avec les erreurs que ses grands chefs ont com-mises et que nous sommes les premiers `a reconna^itre… Virgule… erreurs si excusables toutefois apr`es de longs si`ecles de barbarie tsariste… Tsariste, Mademoiselle, „T“ comme „travailleurs“, „S“ comme „soleil“. Oui, c’est ca… Virgule… la grand r'evolution russe donne une terrible et magnifique lecon… Entre parenth`eses: la derni`ere peut ^etre… Fermez la parenth`ese… au vieux mond accul'e au pied du mur».
V
Перед огромной гостиницей, отведенной британской делегации, по обыкновению стояла вереница частных автомобилей. Клервилль никогда не мог пройти мимо нее равнодушно, — как библиофилы не могут пройти мимо витрины книжного магазина. Он говорил, что знает больше ста автомобильных марок и на ходу безошибочно распознавал
35
«…Этот хозяин-капиталист — не только лучший представитель класса, приговоренного историей… Точка… Он также яркое свидетельство его крушения… Запятая… глубокой тревоги, охватывающей мировую буржуазию перед призраком, поднимающимся на Востоке. Праведное возмущение русского народа… запятая… с ошибками, которые его вожди совершили… и которые мы первыми признали… Запятая… ошибками, столь простительными после долгих веков варварства царистского режима… Царист, барышня… „Т“ как в слове „трудящиеся“, „Эс“ как в слове „солнце“… Да, правильно… Запятая… Великая русская революция дает страшный и славный урок… В скобках… может быть, последний… Закройте скобку… старому миру, припертому к стене» (франц.)
Мусе очень хотелось познакомиться с Ллойд-Джорджем. Его необычайная слава чувствовалась в том, как англичане произносили слова «The Prime Minister». [36] Но и независимо от своей личной славы, Ллойд-Джордж, the Prime Minister, был как бы символом величия и блеска того общества, к которому теперь почти принадлежала Муся. Вивиан обещал, что его начальник, очень хорошо к нему относившийся генерал, при случае познакомит ее с Ллойд-Джорджем. Сам он был представлен первому министру, но Муся догадывалась, что едва ли первый министр помнит имя ее мужа. «Вот теперь как раз и был бы случай, может, больше такого не будет… Ах, какая досада! — говорила себе Муся. — Если б я знала, что сегодня будут танцевать!..» Ее вдруг взяла злоба против мужа, оставившего ее как раз в такой вечер. «Правда, я сама ему сказала за обедом, что поеду в театр с Жюльетт, а оттуда к Леони, и не позвала его ехать с нами (Клервилль не одобрял дружбы Муси с семьей Георгеску). Но он был рад, что я его не позвала, — раздраженно подумала она: ей было не до справедливости. — Нет, как ему угодно, а я не желаю пропустить такой случай…» Сказать мысленно «как ему угодно» было легко, но одной появиться на балу было невозможно. «Разве зайти спросить о чем-нибудь швейцара. Хоть издали увижу… Я попрошу разменять мне сто франков…»
36
Премьер-министр (англ.)
Муся толкнула вертящуюся дверь, — мальчика у двери не было, — и вошла. Ее сразу ударил по нервам яркий свет, доносившиеся спереди знакомые звуки заразительно-радостной музыки. По тому отрезку холла, который был виден от входа, медленно проходили танцующие пары. В глазах Муси слились мундиры и черно-белые силуэты, белоснежные скатерти, серебряные ведерки с бутылками, — все, что она любила. Муся подошла к стойке справа от входа и с тем энергичным выражением, какое было свойственно ее отцу, попросила швейцара дать ей мелочи на сто франков.
Другой швейцар (вся прислуга в главном здании гостиницы теперь состояла из англичан) подал ей на подносе письмо. «Да, ведь я уехала до вечерней почты. Самое простое было — спросить, нет ли писем… От мамы», — беспокойно подумала Муся, взглянув на конверт: в последнее время в письмах Тамары Матвеевны почти всегда было что-либо неприятное. На конверте сообщались по-немецки название, адрес, телефон, отличительные черты и преимущества того Hof’a на Kurf"urstendamm’e [37] , где жили ее родители. «Право, в такое время они могли бы мне писать в других конвертах… Все-таки я жена английского офицера, и тут везде ходят эти люди из Скотлэнд-Ярда…» Но, по-видимому, оба швейцара были вполне равнодушны к тому, откуда получает письма жена английского офицера. Старший швейцар отсчитывал деньги, чуть слюнявя палец. Муся попробовала надорвать конверт, тугой угол не поддавался. «Не читать же здесь… Что ж теперь?..» Она сунула конверт в сумку вместе с деньгами. — «Можно пройти к тому выходу…»
37
Здесь: пансион на Курфюрстендам (нем.)
— Thank you ever so much [38] , — сказала Муся швейцару. Это было лучше, чем «thank you very much» [39] , — она теперь старалась запоминать настоящие английские выражения, но нередко употребляла их не там, где было нужно: Вивиан только весело смеялся. Муся оставила на подносе пять франков и тотчас пожалела: «Как будто взятку дала!..» Швейцар изумленно на нее посмотрел и почтительно поблагодарил. «Была, не была, пройду к тому выходу. Авось, не примут за кокотку», — решила Муся: это значило пройти по всему холлу, на виду у танцующих, на виду у Ллойд-Джорджа. «Конечно,
38
Спасибо вам огромное (англ.)
39
Большое спасибо (англ.)
Она повернулась к залу и с милой улыбкой поклонилась в пространство. Весь холл был густо заставлен белоснежными столиками; для танцующих оставалось мало места. В ту же секунду Муся увидела Ллойд-Джорджа. Он сидел на почетном месте, — для него были сдвинуты два стола, — и, с радостной усмешкой на умном старчески лукавом лице, что-то говорил смеявшимся почтительно соседям. Муся продолжала на ходу улыбаться в пространство, — знакомая дама могла сидеть в том углу слева: оттуда на нее смотрело, правда, без улыбок, несколько дам. Вдруг ей бросились в глаза знакомые лица. Она чуть не ахнула от изумления. С высоким английским капитаном танцевала горничная ее этажа, — очень хорошенькая, нарядная девушка, но горничная! «Не может быть!.. Да нет же, конечно, это она!.. Так это „чопорные англичане, самая замкнутая среда в мире!..“ Капитан с горничной как раз проплывали мимо столика Ллойд-Джорджа. Первый министр, жизнерадостно покачивая головой в такт музыке (Мусе показалось, что он и ногой притоптывал под столом), блаженно глядел на проходившие пары. Смущение Муси вдруг исчезло. Замедлив шаги, она с любопытством смотрела на танцующих. Ллойд-Джордж потерял в ее глазах интерес. „Вот она, послевоенная демократия!.. Ну, и слава Богу! Я-то что за аристократка?..“ Муся знала в лицо капитана, танцевавшего с горничной. „Сэр, сэр… Забыла, какой, но хороший сэр… Вивиан говорил, что он всю войну был на фронте… Конечно, ему теперь совершенно все равно, что горничная, что герцогиня, лишь бы хорошенькая… И слава Богу! — разочарованно подумала Муся. — Господи, сколько здесь бутылок!.. Кажется, они все пьяны!“ В ее памяти почему-то встала матросская танцулька в особняке князя Горенского. „Может, завтра и здесь будут большевики. Никто теперь ничего не знает, не знает и этот старичок, их prime minister… Может быть, завтра горничная не пожелает с ними танцевать. Все везде спуталось, все запутались, и prime minister не лучше других… А то, на наш век хватит? Ах, дай-то Бог!..“ Муся подходила ко второму выходу гостиницы.
— Void la clef de Madame [40] , — сказал Мусе швейцар, единственный служащий-француз, оставленный в малом здании гостиницы. Он очень благожелательно относился к Мусе, оттого ли, что она хорошо говорила по-французски, или оттого, что была не англичанка. — Mon colonel n’est pas encore rentr'e. [41]
Швейцар, пробывший четыре года солдатом, и в глаза называл Клервилля «mon colonel» [42] . Это было не то что фамильярно, а несколько странно для такой гостиницы. Муся вдобавок все еще не могла привыкнуть к мысли, что у нее вправду муж — английский подполковник. Она и к фамилии своей привыкла не сразу, — как люди в начале года по привычке ставят старый год в заголовках писем. Новый чин Вивиана, впрочем, нравился ей больше, чем прежний: в чине майора было что-то кавказское или шотландское, старенькое и провинциальное: Максим Максимыч, жюль-верновский майор Мэк-Набс… Муся, зевая, взяла ключ. Оживление прошло. «Что это было неприятное?» — спросила она себя, поднимаясь по лестнице; их номер был в первом этаже. «Да, письмо от мамы, верно, опять какие-нибудь заботы…» — полусознательно обманула себя Муся. Неприятное было то, что она с облегчением услышала слова «mon colonel n’est pas encore rentr'e».
40
Вот ваш ключ, сударыня (франц.)
41
Мой полковник еще не пришел (франц.)
42
Мой полковник (франц.)
В малом здании все уже спали. У дверей комнат стояли туфли, башмаки, военные сапоги со шпорами. Из официантской на мгновенье выглянул в коридор старичок, окинул Мусю быстрым взглядом и скрылся. Муся знала, что это человек из Скотлэнд-Ярда. В официантской горел огонь. На ходу Муся увидела ряд выстроенных плетеных корзин. Вивиан недавно объяснил ей, что сюда по вечерам сносились корзины с разорванными бумагами из всех номеров гостиницы, — здесь клочки старательно уничтожались: Скотлэнд-Ярд принимал меры, чтобы какая-либо интересная бумага не досталась французской разведочной службе. Это сообщение тогда поразило Мусю: вот тебе и вечная дружба союзников! Однако Вивиан не находил ничего странного в действиях Скотлэнд-Ярда. «Жгите, жгите, друзья мои», — подумала Муся, отворяя дверь своего номера.
Она зажгла люстру, пустила маленькой струей воду в ванне, — «не забыть, чтоб не перелилась…» — заглянула в спальную; было все-таки неуютно одной в большом, очень холодном, номере из двух комнат. По оставшейся с детства привычке, Муся поглядела по углам, — в поразившем ее когда-то рассказе швеи Степаниды купеческая дочь увидела в углу под стоячим зеркалом ноги спрятавшегося разбойника. Муся оставила свет в обеих комнатах и в ванной, перешла в гостиную, сняла привычным движением ожерелье, кольцо (подарок Вивиана), аккуратно сложила их в небольшую шкатулку и вынула из сумки письмо, бросив в корзинку разорванный конверт (уничтожение ненужных бумаг всегда доставляло ей удовольствие). «Какое длинное!» — подумала она.