Пещера

Длиной пещера была менее сотни футов.

Вход ее находился у подножия известнякового гребня, который торчал из пустыни, точно гигантская овальная пластина. Вход был овальным, похожим на нишу, выбитую в мягком камне ветром и песком. От хода в глубину гребня шел туннель с гладкими стенами. А, пройдя футов двадцать, он резко сворачивал вправо, а еще через несколько футов — влево, словно пытался лечь на прежний курс. Дальше он расширялся

и становился высотой не менее четырех футов. Это и была основная камера пещеры.

Большое помещение, как и вся пещера, было когда-то давно выщелочено из известняка проточной водой. Вода размывала менее стойкие жилы в скале, низкий потолок упирался в более твердый слой. Пол был ровный, в некоторых местах отполированный водой, а в других покрыт прекрасной желтой глиной. Чуть дальше середины помещение превращалось в своего рода перевернутую воронку, где даже высокий человек мог встать во весь рост, этакий конический дымоход, быстро сужавшийся, так что дальше в него могла пройти лишь человеческая рука. Дальше дно пещеры шло вниз, стены сближались, и появлялась некая терраса маленького водопада.

За дымоходом потолок внезапно спускался к самому полу, оставляя расщелину в пару десятков сантиметров. Худой человек, вероятно, мог бы пролезть там, лежа плашмя на полу и извиваясь, точно змея. Проползя примерно, три своих роста, человек мог бы встать на колени или с трудом принять сидячее положение, упершись спиной в стену, которой заканчивалась пещера, а голову и плечи просунуть в щель, которую образовывали сужавшиеся наверху стены. Эта щель проходила под самой высокой частью гребня и тянулась куда-то в темноту, вверх и в обе стороны. Должно быть, здесь когда-то текла вода, так как твердые силиконовые слои выделялись на стенах загадочным барельефом. Но теперь даже воздух тут был неподвижен.

Итак, двадцать футов по извилистому проходу, по шесть-восемь футов на каждый изгиб, еще тридцать до дымохода и пятнадцать-двадцать до задней стены. Это была небольшая пещера. А также очень старая.

Известняк, из которого состоял гребень, был, вероятно, самой древней скалой на поверхности этого маленького древнего мира. Сформировался он глубоко в воде в те времена, когда на том месте, где сейчас была лишь пустыня, расстилались моря. В морях была жизнь, ветер или вода растирали в мягкую известь получавшиеся из здешних существ окаменелости. Были здесь крошечные существа с блестящими, черными, рифлеными панцирями самых фантастических форм, с большими глазами и тонкими, длиной в руку, щупальцами. Росли здесь также морские растения, и в известняке и по сей день можно было встретить иногда тускло-фиолетовые останки таких существ, как панцирные рыбы с тупыми головами. Они жили, роились и размножались в здешних мелких морях еще в те времена, когда Земля была всего лишь безжизненным шаром медленно остывающего огненного желе.

Сама пещера тоже была очень древней. Ее проделала проточная вода, и на это ушло много времени, но в то время в постепенно умирающем мире было еще много воды. Вода, насыщенная кислотой из почвы черным перегноем травяного покрова, просачивалась вниз через сеть трещин, пересекавших плоское ложе известняковой кровати, съедала мягкий камень, превращая трещинки в широкие трещины, а те — в высокие камеры. Вода текла по твердым слоям, проникала сквозь более мягкие, и, в конечном итоге, вырывалась, наконец, на волю у основания мшистого холма и текла дальше по камням, чтобы впасть в ручей, реку или море.

Миллионы лет прошли с тех пор, как на Марсе были реки и моря.

Под землей все меняется гораздо медленней. После того, как пещера погибла — когда сменил русло или высох продолжавший расширять ее источник воды, — она могла оставаться без изменений в течение многих веков. Человек мог наступить на глину ее пола и уйти, а потом прийти другой — через сто, тысячу, десять тысяч лет, — и обнаружить, что все тут осталось так, словно было

сделано вчера. Человек мог что-нибудь написать на потолке дымом факела, и, если в пещере еще оставался чуток жизни и влаги, то, что написал, будет постепенно покрываться пленкой прозрачного камня и сохранится навсегда. Вода могла бы вернуться и смыть то, что было написано, или покрыть надпись слизью. Но если пещера умерла — если вода перестала течь и стены с потолком оставались сухими, — тут мало что изменится.

Большая часть планеты была пустыней уже много миллионов лет. От входа в пещеру дюны и каменные гребни тянулись вдаль, как темно-красные волны, остающиеся на пляже после того, как уходит волна. Но пустыня была покрыта не песком, а пылью: красной, железистой, земляной пылью, веками дробящаяся от трения частицы о частицу. Эта пыль постепенно забивалась во вход и струилась дальше в пещеру. Первый двадцатифутовый проход она устлала словно полосой из красного бархата, и немного задуло за угол в более короткий проход. Только самый тонкий порошок, почти невесомый, мог висеть в неподвижном воздухе достаточно долго, чтобы преодолеть второй изгиб и проникнуть в большое помещение, покрыв все горизонтальные плоскости пещеры тонким, ржавым покрывалом. И даже в черноте самой глубины пещеры, где воздух был миллионы лет неподвижен, лежала на желтой глине мягкая, красная пыль.

Пещера была очень древняя. В ней находили убежище животные. На сухой глине у стен остались следы, сделанные прежде, чем глина высохла. Когда ходили животные, тут еще не было никакой пыли. Зато было много стеблей и листьев каких-то растений, забившихся в трещины в камнях. Были кучки останков, в основном, хитиновые панцири существ, напоминающих насекомых, и с трудом перевариваемая целлюлоза некоторых растений. Под дымоходом потолок был черен от копоти, здесь лежали кусочки древесного угля и обломки костей, смешанные с пылью на полу. Местами глина была здесь выкопана и унесена, чтобы дать больше простора или сделать ровнее полку, куда можно поставить миску. Были и некоторые другие признаки, что это место когда-то являлось обитаемым.

Грак добрался до пещеры чуть позже рассвета. Всю ночь он трудился, а когда поднялось солнце, увидел тень гребня, протянувшуюся длинной черной полосой по темно-красным дюнам, и направился к ним. Он бежал неутомимым широким шагом жителей пустыни, его скошенные подошвы погружались лишь чуть в мягкую пыль там, где человек его веса проваливался бы по лодыжки.

Был грак молодым мужчиной, выше ростом, чем большинство его соплеменников, более толстый и мускулистый. Мех у него был густым и гладким, черным, как уголь, с ярко-коричневым рисунком. Разноцветные пятна на его щеках были яркими и свежими, а круглые черные глаза сияли, словно диски из отполированного угля.

Он был охотником еще меньше одного сезона. Племя его являлось одной из мародерствующих банд, уходивших на лето в северные оазисы и совершающих набеги на низменность зимой, когда сухое плато становилось слишком холодным и пустынным даже для этого выносливого вида. Этот грак жил лучше, чем большинство, потому что еще почти не встречался с человеком. У грака был нож, который он сделал сам из восьмидюймовой полосы сплава меди с бериллом, которую захватил при первом набеге. Ручка ножа была костяная, с вырезанными на ней символами его родного клана, а отполированное лезвие остро заточено с обеих сторон. Это был самый прекрасный нож, который грак когда-либо видел у жителей пустыни, и ему уже несколько раз приходилось драться за него. Племена пустыни сохранили древние навыки работ по металлу, которые были давно утрачены живущими в лучших условиях обитателями зеленых равнин, а его племя, бегар, считалось лучшим среди кузнецов сухих земель.