Пещеры Красной реки
Шрифт:
Постепенно сталактиты на потолке исчезли, земля под ногами стала твердой и сухой. В лицо неожиданно ударила сильная струя воздуха, пламя затрещало и вспыхнуло ярче. Коридор расширился, и Нум очутился на пороге огромного подземного зала.
Сердце мальчика замерло на мгновение, потом бешено заколотилось. Он понял, что находится в Священной Пещере племени Мадаев.
Нум застыл на месте, потрясенный до глубины души открывшейся перед ним картиной.
Семь масляных светильников горели слабым огнем посреди обширного помещения, едва рассеивая глубокий мрак, царивший в подземном зале. Стояла глубокая, ничем не нарушаемая тишина, а между тем Священная пещера жила, жила чудесной таинственной жизнью. Вдоль выпуклых гранитных стен вереницы нарисованных животных, казалось, вели нескончаемый загадочный хоровод. Их изображения были так совершенны, движения столь естественны,
Прямо перед ним четыре красавца оленя с могучими ветвистыми рогами переправлялись вплавь через реку, вытянув тонкие шеи и скосив на мальчика влажные беспокойные глаза. За ними виднелись величественные буйволицы с маленькими телятами, коренастые дикие лошади с развеваемыми ветром гривами, угрюмые бизоны и гигантские дикие быки с длинными рогами, концы которых терялись во мраке под потолком. И все эти звери двигались, бежали, мчались, прыгали, падали, плыли, сражались друг с другом, убивали и умирали.
Изображения были выполнены желтой охрой, красной глиной, черным углем. Скупые, смелые штрихи подчеркивали мощь мускулатуры, изящество стройных ног, свирепый оскал зубов. Оперенные стрелы, казалось свистели в воздухе и впивались, дрожа, в трепещущую плоть. Дротики торчали из глубоких ран; ловушки и ямы зияли под ногами беглецов. Осторожно ступая, Нум приблизился к стене, украшенной изображением огромного быка. Рисунок не был закончен; завершена была только голова с острыми, изогнутыми кверху рогами, влажной черной мордой и блестящим глазом, обведенным глубокой коричневой тенью. Краски казались еще не просохшими. Нум понял, что этот бык был последним творением Абахо, над которым Мудрый Старец трудился после возвращения Мадаев с летней охоты. Подойдя вплотную к изображению быка, Нум увидел на земле несколько плоских камней с углублениями посредине. Углубления были заполнены разными красками: черным костяным углем, желтой и красной охрой, тщательно растертой глиной разных оттенков, сухой бычьей кровью. Рядом лежали тонкие трубчатые кости для распыления краски на большом пространстве, примитивные кисточки из звериного волоса, гладко отполированные дощечки, на которых смешивают краски, острые кремневые осколки, костяные шила и ножи различных размеров.
Нум поднял факел и снова встретился взглядом с большим быком. Огромное животное словно удивлялось неожиданному посетителю и взирало на него с кроткой жалостью.
Нумом вдруг овладело странное чувство, уже испытанное им ночью, на берегу болотистой речки. Тогда Абахо, вращая над головой ремень из оленьей кожи с просверленным камнем на конце, заставлял звучать глубокий голос бизонов. В этом подземном зале, полном чудес и тайн, как и летней ночью в сердце Большого болота, творилось что-то непонятное, что-то более могущественное, более сильное, чем даже сама смерть. Таинственные связи рождались здесь между животным, которое убивают, и человеком, заставляющим свою жертву снова жить на этих стенах своим могучим волшебством мастерства и вдохновения…
Сжимая в поднятой руке факел, Нум как зачарованный смотрел, не отрываясь, на громадного быка, потеряв всякое представление о времени и месте, где он находился.
Глухой подземный гул, исходивший, казалось, из самых недр земли, внезапно вывел мальчика из этого экстатического созерцания. Взволнованному воображению его на миг представилось, что он слышит могучий голос большого быка. Охваченный ужасом, Нум повернулся и со всех ног бросился к выходу. И тут только увидел на пороге зала высокую, закутанную в меха фигуру, в которой он, несмотря на владевший им испуг, тотчас же узнал Мудрого старца Абахо, Главного Колдуна племени Мадаев.
Глава 7. ЗЕМЛЯ СОДРОГАЕТСЯ
Обмирая от страха под суровым взглядом Главного колдуна, Нум медленно пятился назад. Колени его дрожали. Он умоляюще протянул к Абахо руку, но не успел произнести ни слова.
Из недр земли снова вырвался глухой гул, наполнивший сердце мальчика невыразимым ужасом. И внезапно земля под ним дрогнула, ушла из под ног, качнулась сначала вправо, потом влево, затем снова ухнула куда-то вниз. Стены Священной Пещеры зашатались. Подземный гул усилился и перешел в рев, подобный раскату грома. Каменные глыбы с грохотом сорвались с потолка, пол пещеры сдвинулся складками, потом разошелся, а местами раскололся на куски, между которыми зазмеились узкие, глубокие трещины. Нум увидел, что Абахо бежит к нему, простирая длинную худую руку, и снова попятился, желая избежать удара. И в ту же минуту огромная каменная глыба обрушилась со свода и упала между ними. Острые гранитные
— Нум! Нум! Нум!..
Испуганному воображению мальчика на миг представилось, что Духи Тьмы зовут его к себе из подземных недр. Но, вслушавшись, он узнал голос Абахо, почему-то доносившийся к нему словно издалека. Окончательно придя в себя, Нум почувствовал, что дрожит всем телом, меж тем как в груди растет и ширится странная, никогда не испытанная раньше тоска. Вечный мрак, без просвета и исхода, окружал его со всех сторон, сковывал его разум, его волю, его движения. Колени мальчика подогнулись, и он без сил опустился на холодный, усеянный острыми обломками, земляной пол.
Под руку ему попался какой-то предмет. Нум поднял его. Это был факел, который мальчик выронил, когда каменная глыба рухнула перед ним с потолка. На конце факела чуть тлела красноватая искорка. Стиснув зубы, Нум постарался обрести немного хладнокровия. Это удалось ему, хотя и с большим трудом. Тогда он принялся потихоньку дуть дрожащими, непослушными губами на эту крохотную багровую точку, в которой заключалась для него единственная надежда на спасение. Терпеливые усилия мальчика увенчались успехом. Искорка понемногу разгорелась, и скоро факел снова вспыхнул ярким пламенем. В неверном, колеблющемся его свете перед глазами Нума предстала страшная картина царившего вокруг разрушения. Пол Священной Пещеры был прорезан глубокими, узкими трещинами, загроможден упавшими со сводов гранитными плитами. Груда камней наглухо закрывала выход. Рядом с огромным обломком скалы неподвижно лежал Абахо, широко раскинув в стороны худые руки. Правая нога его была неестественно согнута и откинута в сторону; кровь текла из глубокой раны на бедре. Глаза были плотно сомкнуты, лицо бледно и безжизненно. Нум воткнул свой факел в трещину пола, бросился к Мудрому Старцу, склонился над ним. Слезы душили мальчика.
— Учитель! — крикнул он хрипло и отчаянно. — Учитель, не умирай! Не умирай!
Но серые глаза Абахо не открывались. Дыхание не приподнимало его грудь. Руки были по-прежнему раскинуты крестом, раскрытые ладони перепачканы землей и кровью. Нум растерянно осмотрелся по сторонам и встретился взглядом с большим быком. Длинная трещина змеилась вдоль могучей груди благородного животного, словно раздирая ее надвое; глаза смотрели на мальчика с гневным упреком.
Под этим суровым взором Нум ощутил всю тяжесть совершенного им преступления. Снова, во второй раз, он нарушил Священные Законы племени Мадаев и навлек-таки на них гнев и месть таинственных и грозных сил природы. Как смел он оставаться в живых, когда самый благородный и мудрый из его соплеменников умер? Проклятие ногам, которые привели его сюда, проклятие рукам, схватившим горящий факел в пещере Абахо, проклятие глазам, созерцавшим тайну, скрытую от непосвященных! И пусть будет трижды проклята его глупая голова, полная самонадеянных и дерзких мыслей, ложной гордыни и дурного любопытства!
Повернувшись спиной к большому быку, раны которого, казалось, кровоточили от потеков красной охры, Нум дико вскрикнул и в порыве отчаяния ударился изо всех сил о неровную поверхность каменной стены. Острый выступ глубоко рассек кожу на его лбу, кровь хлынула из раны, заливая глаза. Нум ударился еще и еще раз и вдруг услышал позади себя слабый, прерывающийся голос Абахо:
— Нум! Нум! Перестань сейчас же! Не смей!
Но Нум уже не мог остановиться. Удары, которые он с такой яростью наносил себе, заглушали мучительный стыд и раскаяние, терзавшие сердце мальчика. Только после третьего окрика Абахо он справился с собой настолько, что нашел мужество оглянуться.