Пешка для наследника
Шрифт:
Он не знал, что у них случилось. Отец до сих пор умалчивает об этой истории, не желая делиться подробностями. А его сухое: «Не сошлись характерами!» Глеба устраивало полностью.
– Вот и все, - наконец, проговорил он сдавленным голосом, поджав губы.
– Довольна, мама?! Твоя алчность убила Даниила и Маргариту. Ты сама убила своего любимого сына! Ты сделала из него мерзкое грязное оружие для достижения своей цели. И что? Что теперь?! Тебе до сих пор нужны деньги?! Хочешь, я принесу тебе миллионы, украшу ими твою палату?! Ведь деньги - это ВСЕ! Так ведь ты думала, да?! Но ни за какие средства ты не сможешь вернуть детей. Завтра похороны, а ты даже не сможешь проститься с ними. Ты будешь лежать здесь, недвижимая, разбитая, подавленная… В ОДИНОЧЕСТВЕ. Ты осталась одна. И что? Кто подаст тебе руку? Правильно, никто.
Из глаз Евы покатилась слезинка, потом ещё одна и ещё… А Глеб все продолжал смотреть на неё бесстрастно. Он ничего не чувствовал. Его не трогали слезы в её некогда ярких живых глазах.
– У меня даже жалости к тебе нет, Ева, - произнес он.
– Представляешь, до чего я тебя ненавижу?! Сколько горя ты принесла людям, которых я люблю?! Сначала отец из-за тебя страдал, потом Женя… Вы отобрали у этой девочки все самое дорогое - мужа и ребенка. Это ж надо так хотеть денег, чтобы не остановиться ни перед чем!!! Я готов был разорвать тебя на куски за это. Но все получилось ещё лучше. Возможно, когда-нибудь ты поймешь… нет, хотя бы осознаешь весь ужас того, что ты совершила. А может, и нет. Может, ты так и умрешь где-нибудь сидя в кресле, глядя, как падает листва с деревьев. Но я искренне желаю тебе очистить свою душу от яда… Прощай… - Глеб бросил на Еву последний взгляд и направился к выходу. Не успел он выйти, как дверь приоткрылась, впуская Владимира. Мужчина жалостливо посмотрел на бездвижную жену и обратился к Глебу:
– Как она?
– Не знаю, - пожал плечами молодой человек.
– Если тебе интересно - её лечащий врач где-то здесь. Поинтересуйся у него.
– Глеб… - Владимир был поражен, с какой холодностью и безразличием разговаривал с ним сын.
– Она же твоя мать! Прояви хотя бы сожаление!
В глазах Глеба промелькнула боль, он ничего не ответил Владимиру, а вновь обернулся к Еве:
– Я ошибся, - сказал он.
– Радуйся. Ещё есть люди, которым ты небезразлична. И возможно не он один. Может, за тебя будет больно человеку, которого ты так хотела убить, но не смогла…
И, увидев ужас в её глазах, Глеб вышел из палаты. Она все поняла. Ева догадалась, что Леонид Оболонский жив.
Глеб шел по коридору в направлении палаты Жени и все размышлял о ночном разговоре с Леонидом. Когда он сообщил отцу о происшествии с Евой, мужчину едва удалось остановить, чтобы тот не кинулся к ней в больницу. Он не мог понять одного - как, после всего того, что Ева совершила, Леонид до сих пор испытывает к ней чувства! Она же и мизинца его не стоит!
Как же бывает любовь жестока - продолжаешь любить, несмотря ни на что, продолжаешь на что-то надеяться и верить.
Всю ночь они с отцом просидели в баре и все думали, почему же все у них пошло не так, как было запланировано! В какой момент ситуация вышла из-под контроля?..
Пока вдруг Леонид не заявил: «Знаешь, сынок, никогда нельзя играть с человеческими судьбами. Кто мы такие, чтобы подстраивать людей под свои цели?.. Все должно было быть по-другому, а теперь… теперь нужно постараться сохранить хотя бы то, что осталось».
Да, у него осталась Женя. Ради неё он и будет жить.
Глеб вошел в палату жены, и какого же было его удивление, когда в постели её не оказалось! На кровати небрежно валялась её пижама. Почувствовав недоброе, он вылетел из палаты и накинулся на медсестру:
– Где моя жена?!
– Кто?
– Евгения Оболонская! Где она?!
– В палате должна быть.
– Вот именно! Должна быть! Но её нет в палате! Куда вы смотрите, если пациенты у вас могут спокойно взять и уйти!
– глаза Оболонского налились кровью, кулаки с силой сжались, он сверлил пронзающим взглядом бедную девушку, не понимающую, что происходит.
– Да… Как же… - залепетала она.
– Я же не отходила ни на секунду… Может, её на процедуры забрали?
– Вечером в одежде и ботинках?!
– заорал Оболонский.
Медсестра в ужасе вскочила и побежала в палату. Она прекрасно осознавала, чем ей может грозить это происшествие. Глеб, вне себя от ярости, последовал за ней. Девушка потрясенно озиралась по палате в поисках Жени и, не найдя её, тихонько прошептала:
– Простите. Я не знаю, как это вышло.
Оболонский с шумом втянул в себя воздух, в отчаянии ударил кулаком по стене с такой силой, что висевшие на ней часы с грохотом упали.
– Я этого так не оставлю. Вы ответите за свою некомпетентность!
– бросил он онемевшей от страха медсестре и вышел в коридор.
Но мысли его уже были о жене. Глупая девчонка! Вот куда её понесло?! Не лежится ей в безопасности в больнице, нет! Ей нужно броситься с головой в самое пекло! В жерло вулкана!
Он-то, как идиот, надеялся, что Женя пролежит в больнице, пока все это не закончится. А теперь?! Да стоит ей вернуться домой, как ей тут же доложат о смерти Даниила и Марго.
– Черт!
– выругался Глеб и прибавил ходу, выскочил на улицу, прыгнул в автомобиль и до упора выжал педаль газа. Он должен её перехватить. Женя не должна ничего узнать от других. Он сам должен все рассказать.
* * *
Женя стояла возле дома, освещенного огнями, и не решалась войти. Словно стоит ей зайти в эту огромную дверь, как что-то случится. Этот особняк напоминал сейчас ужасное чудовище, раскрывшее свою пасть, приглашая её войти. И Женя прекрасно понимала, что если войдет - пасть тут же захлопнется, и она окажется в ловушке.
Она вздохнула, поправила на плече сумочку и решительно направилась к дому. Ей, как всегда, открыл невозмутимый Джефри.
– Глеб дома?
– поинтересовалась, снимая куртку и подавая дворецкому.
– Нет, мисс.
– Понятно, - Женя недовольно поджала губы.
– Спасибо. А хоть кто-то дома есть?
– Мисс Виолетта в гостиной, мистер Алексей - в своей комнате, - бесцветным тоном доложил Джефри.
Она уже открыла рот, чтобы спросить, куда подевались остальные, но не успела. Её прервал громкий возглас:
– Женя?!
– подняла взгляд и увидела спускающегося по лестнице Алексея.
– Что ты здесь делаешь? Разве ты не должна быть в больнице?