Пески смерти
Шрифт:
— Да ты, я смотрю, настоящий расист, — ухмыльнулся я. — Только монах этот, нравится тебе это или нет, наш единственный шанс выбраться отсюда.
Степан с сожалением вздохнул и поставил старичка на пол.
— Ладно, вашблагродие, уговорили, — а потом вновь обратился к китайцу: — А ну говори, где тут у вас второй выход? — и выразительно помахал перед носом старика огромным кулаком.
Старик залепетал что-то на своем щебечущем языке, а потом указал на одну из ниш, скрытых в полутьме. Мы заглянули туда — там дверь. То ли старик по-русски понимал, то ли догадался, что мы ищем.
Ну, Степан его для порядку еще разок тряхнул: мол, смотри у меня, мы шуток не любим. А потом мы к той дверце рванули. Только за ней не выход был, а еще одна комната. Странная такая, словно оружейня — все стены клинками увешаны. Я таких странных клинков раньше не видел. А в центре стоит что-то вроде саркофага египетского, и по форме в нем как будто человек лежит, только голова у него осьминожья. Противный такой саркофаг. И что самое главное, над саркофагом дыра в потолке — путь к побегу.
Свистнули мы солдатиков, вооружились до зубов, жаль только, огнестрельного оружия тут никакого не было, ну так недаром говорится: «Пуля дура — штык молодец». Потом исподнее нарвали, веревку соорудили. Двое парней на саркофаг этот, будь он неладен, забирались, ну и меня как самого легкого к потолку подняли. Зацепился я за край, подтянулся. Ну, это вам не турник в училище. Поболтался я макарониной минуты две-три, а потом все-таки удалось через то отверстие выползти. И ведь что самое мерзкое — отверстие небольшое, в него человек и так не особо пролезет, не то что ногу закинуть, а вот так чисто на руках вытащить себя — дело тяжкое. Однако ж я справился. Да и как не смочь тут было, если япошки могли в любой момент дверь разнести и в храм вломиться?
С трудом выбрался я на крышу, а она скользкая, наклонная. Огляделся. У китайского храма крыша была четырехугольная и в центре поднималась полукругом до шпиля-маковки, так что от японцев она меня закрывала. Они меня не видели, впрочем, я их тоже.
Распластался на раскаленной черепице, самодельной веревкой опоясался и бросил ее конец вниз в дыру, своим.
Стали они по одному на крышу вылазить. Тяжело было — не то слово. Веревка в тело впилась, казалось, еще мгновение, и перережет она меня надвое, а ткань трещит, словно лопнет вот-вот. Но все-таки не лопнула. А как выбрались все на крышу, я веревку наверх втянул. Посидели мы, отдышались.
Степан на разведку пополз, только вернулся вскоре.
— Плохо дело, — говорит. — Не спуститься нам. Тут до земли саженей сто будет, да японцы вокруг. Спрыгнуть не спрыгнем, а по веревке полезем — засекут. Они тут часовых выставили. Те нас здесь на крыше не увидят, только вставать нам во весь рост не стоит. Придется ночи ждать.
И теперь лежим мы на горячей черепице, под жарким маньчжурским солнцем.
Японцы определенно желают нас поймать. Где-то неподалеку идет сражение, а они по-прежнему сидят возле храма. Часовых дополнительных выставили и костры жгут. В их свете я и пишу.
Нам не спуститься.
Но что удивительно: почему, если японцы так хотят нас захватить, они двери не выбьют. Двери хоть и массивные, но против гранаты и динамитной шашки не выстоят.
Перед самым закатом я с одним из парней перебрался на другую сторону крыши. Осторожно проползли вдоль козырька. Смотрели на зарево над Мукденом. Там все небо темным дымом затянуто, а закатное солнце его красным расцветило — жуткое зрелище. Только вот понять бы, как там у наших дела. Пробились они к Порт-Артуру или нет. Но тут, на крыше, мы только гадать можем.
Да тут еще одно странное событие случилось. Не знаю, как и описать его. Ближе к вечеру набежала пара тучек. Пролилась легким дождиком и тут же исчезла. Ну, нам тот дождик лишь в радость, однако дело не в этом. Над тем отверстием, через которое мы на крышу выползли, ни одна капля не упала. Мы со Степаном специально смотрели. Словно кто зонт над дырой держал, только зонта никакого на самом деле не было.
За день случилось многое, так что теперь я не знаю, останемся мы в живых или нет. Единственная надежда на то, что какая-то из наших частей пройдет неподалеку от храма, благо дорог тут мало, а воинские части по дорогам в основном движутся. Иначе мы погибли.
Но начну по порядку.
Утром, когда я проснулся, первым делом подполз к краю крыши и проверил японских часовых. Все на местах, храм охраняют. А может, ждут, пока мы сами отсюда не выйдем. Только долго им тогда ждать придется. А потом глянул — Степана-то нигде нет, а веревка наша самодельная привязана и вниз в отверстие в крыше спущена.
Выходит, что Степан, пока мы спали, в одиночку назад в храм полез. Интересно, что ему там понадобилось? А может, врагам сдаться решил и нас сдать? Вот так я сначала подумал. А потом решил, что нельзя о людях плохо. Ничего такого Степан не сделал, чтобы я вот так впопыхах его в предатели записывал.
Посидел я, прикинул, что к чему. Парни пока спали, и я решил их не будить. Солдат спит — служба идет. Вместо этого положил одному из них под руку винтовочку, проверил оба кинжала, что со стены в храме позаимствовал. Острыми они были как бритвы и легко из ножен выходили. После перекрестился да и полез назад в храм по веревке. Надо же узнать, чем там Степан занимается.
Спустился я осторожно, смотрю, рядом с саркофагом на полу кувшин какой-то стоит и миска с овощами, а в дальнем углу какая-то тень колышется.
Я кинжал достал, подкрался и уж только локтях в трех распознал, что то Степан. Он спиной к саркофагу стоял, прямь за изголовьем, и какую-то штуковину выломать из стены пытался. Ну, я кинжал убрал, прокашлялся.
— Мародерствуем? — спрашиваю.
А Степан как встрепенется, метнулся, свой револьвер вскинул.
— Да ты поосторожнее, — говорю. — Я это, Гришка.
Он револьвер тогда опустил.
— Сам вижу, кто таков. Чего с крыши слез?
— Посмотреть, что ты тут творишь.
— А что творить-то? Вон жратвы раздобыл, только одному мне ее наверх не поднять.
— Где? — удивился я.
— Эко вы, вашблагродие, недогадливы. Вот вчера мы внизу монаха трясли. А ночью я и подумал: а чего этот монах с нами остался, к японцам не вышел? Ведь его-то, своего, они бы наверняка не тронули. Раз не вышел, значит он или нас боится, или… Но что он нас боится, я сразу отмел. Не похоже вчера было, чтобы он так уж слишком струхнул. А раз так, то и выходит то самое «или»… Как я до этого в мыслях своих дошел, так сразу сюда вниз спустился. Вначале храм осмотрел — там никого. Но где-то же этот желтожопый должен быть. Осмотрел ниши повнимательнее, и глядь… в одной из них лестница вниз ведет. Ну, спустился я — там келья огромная, запасов жратвы пруд пруди, а посреди кельи из камня фонтанчик бьет. И еще три старичка — один наш — в оранжевых тогах статуями сидят. Вот, думаю, в чем дело. Ну и позаимствовал у них еды и воды. Теперь вот только наверх поднять бы.