Песнь десятая
Шрифт:
Было по-утреннему прохладно, перед глазами повисло светлеющее небо.
«Звезды меркнут и гаснут, в огне облака…» — вспомнилось ему. «Где я?» — Олег Иванович резко сел, стараясь прогнать наваждение. На палубе вповалку спали люди в необычных одеждах, за бортом ласково хлюпала вода. Олег Иванович с недоумением посмотрел на свои непривычно крупные мускулистые руки, потрогал странную белую рубаху, едва закрывающую мощные бедра.
«Все ясно, — подумал с досадой. — Жена опять пишет роман, а я отдуваюсь. Теперь главное — разобраться, где я, зачем, и постараться успеть назад к началу рабочего дня».
Олег Иванович знал, что через несколько минут все прояснится.
Вскоре очнулся от сна славный муж с кустистыми бровями и бородавкой на кончике носа. Он был несколько всклокочен и недовольно оглядывался по сторонам. Олег Иванович даже подумал, что товарищ попал сюда тем же не совсем законным путем, что и он сам, и чуть не заговорил первым, что было бы ошибкой.
— Где это мы, многомудрый Одиссей? — хриплым со сна голосом проговорил бровастый.
«Вот это номер, — внутренне ахнул Олег Иванович. — Одиссей. Значит, меня к древним грекам забросили», — но тут же собрал, как говорится, волю в кулак и спокойно отвечал тому, чье имя, как оказалось впоследствии, было Еврилох.
— Мы у берегов страшного острова Эй. Здесь живет, — тут он напряг память, — ну да, здесь живет богиня Цирцея, которая, как всем известно, превращает мужчин в свиней.
— Но почему именно мужчин? — всполошился Еврилох.
— Женщины не путешествуют, — рассудительно отвечал Одиссей.
— Прикажи повернуть корабль, славный муж, — прижал руки к груди робкий собеседник.
— Не будем отступать от текста, то есть я хочу сказать — на все воля богов. Сегодня я видел сон, в котором ко мне явилась Афина Паллада и приказала посетить этот остров. Там мы пополним запас питьевой воды и получим дальнейшие инструкции.
Одиссей провел ладонью по голове и с неудовольствием ощутил под рукой довольно значительную плешь.
«Ну вот, — разочарованно подумал он. — Лук со стрелами, щит, копье, даже бороду предусмотрела, а лысину ликвидировать не удосужилась.
Незаботливая она у меня все-таки», — и Олег Иванович привычным движением пригладил волосы с висков на макушку. Столь же трепетно скрывал, должно быть, свою легендарную пяту храбрый Ахиллес.
Когда совсем рассвело, корабль вошел в тихую бухту скалистого острова Эй…
…Цирцея готовилась к приему гостей. И, как всегда, в сердце ее расцветала надежда. Служанки расчесали длинные светлые волосы своей госпожи, натерли благовонными маслами ее нежную кожу и вышли из залы. Прошло несколько минут, и вот наконец во дворе послышались неуверенные шаги. Мужчины подбадривали себя гортанными выкриками, нарочно громко бряцали оружием, нервно пересмеивались, и богиня почти без сил опустилась в кресло. Если бы она вышла сейчас к ним прекрасная, улыбнулась полными губами, посмотрела медленным взглядом дивных глаз, вот тогда в толпе путников родился бы вздох восхищения, многие почувствовали бы любовь, искренне пожелали бы разделить с ней ложе и, может быть, остаться здесь навсегда. И потом, покидая остров, они раздирали бы себе грудь и лицо ногтями, оставляя ее, красавицу, при этом равнодушной. Какие неземные сокровища мерещатся этим людям за красивым лицом? Конечно, она, богиня, могла бы принять любой облик и насладиться произведенным впечатлением, но обман был ей противен.
И вот сейчас она выйдет им навстречу, искренняя, готовая любить, готовая утешать, и что же? Только разочарование увидит она на их лицах. Что ж, отдыхайте, путники, и отправляйтесь восвояси. Гоните грязные мысли, пришедшие к вам после первого же кратера сладкого вина, ведь многих из вас ждут жены и невесты, зачем вам я?
(Перед глазами Марины невольно встают стены некоего уникального архитектурного памятника с вечной надписью: «Здесь был Вася». И все же… все же пусть подольше длится этот сон.)
Раздается стук в дверь, и Цирцея, спрятавшись за тончайшей тканью, начинает свою песню, и гости застывают, пораженные. Но из-за станка волшебнице видно, что среди вошедших нет Одиссея.
Проходит полчаса, и вот уже Еврилох с мокрой от слез бородой спешит к оставленному кораблю. Осторожный, он не отведал волшебного питья и незамеченным покинул дом чародейки. Прибрежная галька зловеще скрежещет под его подошвами.
Отправив отряд во главе с Еврилохом в разведку, Одиссей занялся подсчетами. Он умножал человеко-дни на количество провизии, необходимой в день одному человеку. Получалась явная недостача, и, хотя отчета у многомудрого мужа никто не требовал, да и потребовать не мог, ему было не по себе. Все-таки порядок есть порядок. Еврилох явился не в самый подходящий момент: Одиссей не любил, когда его отрывали от дела.
Прошло много времени, и Одиссею пришлось затратить немало героических усилий прежде, чем несчастный смог вымолвить хоть слово.
Когда же он поведал о страшной участи, постигшей его товарищей, Одиссей опечалился:
— А ведь перед увольнением на берег я проводил среди вас разъяснительную работу…
Опоясываясь мечом, наш герой отчитывал Еврилоха, который, в общем-то, был ни при чем. Так всегда и бывает. Вот пример из нашей с вами жизни: на первую лекцию к девяти часам являются пять или, скажем, девять студентов. Остальные семьдесят спят здоровым крепким сном в общежитии. Разобиженный преподаватель бежит в деканат, приводит сотрудника этого самого деканата, и вдвоем они распекают замечательных, ответственных студентов, в то время как остальные, безответственные, начинают свое утро с чашечки кофе. Но я отвлеклась.
Бесстрашно ступил Одиссей в девственный лес, хотя вся эта история совсем ему не нравилась. Нехорошо и даже как-то муторно было у него на душе. Но постепенно пряные лесные запахи, пенье пташек, шум ветра в кронах умиротворили героя. Он принялся делать глубокие вдохи, чередуя их с выдохами, потом не торопясь пробежал несколько метров по тропинке и наконец уселся отдохнуть на какой-то пень.
В этот блаженный момент среди вековых деревьев забрезжила фигура бога Эрмия, который принял облик белобородого старца. Увидев отдыхающего героя, Эрмий направил свои стопы прямо к нему. Трудно сказать почему, но только юный бог (в старческом обличье) решил помочь Одиссею и, растолкав задремавшего, вручил ему корень под названием моли, который должен был предохранить Одиссея от страшных чар. Одиссей осторожно взял корень, обдул с него землю, положил за пазуху и обратился к доброму старичку с пышной благодарственной речью. Но ответные слова Эрмия потрясли славного мужа:
— Когда Цирцея увидит, что ее чары на тебя не действуют, — сказал тот, — она предложит тебе разделить с ней ложе. Ни в коем случае не отказывайся! — вскричал он, заметив гневный жест Одиссея. — Иначе погубишь себя и не выручишь своих товарищей.
Тут Олег Иванович затосковал. Вспомнилась ему оставленная дома жена, вспомнился сын Телемах. Как она там одна справляется? Мальчик в таком возрасте — вредный, настырный, любое замечание в штыки встречает. Правда, сейчас он в лагере, но все равно, спокойней было бы Пенелопе, если бы муж вернулся домой. Ну что ей стоит написать сейчас: «Бросился тут Одиссей к кораблю, оттолкнул его от берега и…», но тогда его товарищи так и будут хрюкать всю жизнь в тесном загончике.