Песнь камня

Бэнкс Иэн М.

— Мощная связка ключей, — говорит она и смотрит вопросительно.

— От замка, — объясняю я. Слегка смутившись, пожимаю плечами. — На память.

Она со звоном крутит их на руке, затем размашисто кидает в карман драного кителя.

— Знаете, Авель, нам нужно куда-то забиться на некоторое время, — говорит она. — Чуточку отдыха и развлечений. — Улыбается тебе, — Замок далеко?

— Сюда мы ехали с рассвета, — говорю я.

— Почему вы уехали? Замок же должен защитить, нет?

— Он маленький, — отвечаю я. — Не слишком грозный. Совсем не грозный. На самом деле обычный дом; раньше был подъемный мост через ров, а сейчас просто каменный.

Она,

видимо, поражена.

— О! Ров… — Солдаты ухмыляются (и я впервые замечаю, как устали и побиты многие из них; одни толпятся вокруг, кто-то уносит тело юноши, другие выводят беженцев в обход нашего экипажа и дальше по дороге. Многие солдаты, видимо, ранены; одни хромают, у других руки висят на потрепанных повязках, у третьих на головах посеревшие платки грязных бинтов).

— Ворота не очень прочные, — объясняю я и чувствую, что слова мои спотыкаются, как эти неопрятные разношерстные солдаты. — Мы боялись, замок разграбят, если мы останемся и попробуем удержаться, — продолжаю я, — Приходили солдаты; вчера пытались его захватить, — говорю я в заключение.

Она прищуривается.

— Какие солдаты?

— Я не знаю, кто они.

— Формы? — спрашивает она. Лукаво оглядывается. — Лучше наших?

— Да мы их толком не видели.

— Тяжелое вооружение у них какое? — спрашивает она и, когда я запинаюсь, машет рукой и перечисляет: — Танки, бронемашины, полевые орудия?..

Пожимаю плечами.

— Не знаю. Оружие у них было; пулеметы, гранаты…

— Миномет, — говоришь ты, сглотнув и переводя испуганный взгляд с меня на нее.

Я накрываю твою руку своей.

— Я в этом не уверен, — говорю я лейтенанту. — Полагаю, это был… подствольный гранатомет?

Наша лейтенант глубокомысленно кивает, на мгновение задумывается, потом говорит:

— Давайте глянем на ваш замок, Авель, хорошо?

— Его легко найти, — отвечаю я. Оглядываюсь туда, откуда мы ехали. — Просто…

— Нет, — говорит она, открывая дверцу и вбрасывая свое компактное тело вверх и внутрь, на сиденье напротив тебя. Сдвигает какие-то сумки, устраиваясь поудобнее, и кладет винтовку на колени. — Вы нас туда отвезете, — говорит она мне. — Всегда хотела покататься в такой карете. — Хлопает по плюшевому сиденью. — И некоторое знание местности не помешает. Шарит в кителе — темном, парадном, с несколькими прорехами, измазанном и покрытом пятнами, — выуживает блестящий серебряный портсигар, открывает и предлагает тебе и мне: — Сигарету?

Мы отказываемся; она достает сигарету, убирает портсигар.

— По-моему, возвращаться — не слишком удачная мысль. — Я стараюсь, чтобы это прозвучало рассудительно.

Она стаскивает фуражку, приглаживает короткие, буро-мышастые вихры.

— Ну, плохи дела, — отвечает она; нахмурившись, рассматривает что-то внутри фуражки, пальцем проводит по внутреннему ободку. — Считайте, что вы конфискованы. — Водружает фуражку на голову и смотрит на меня с легкой холодной улыбкой. — Разворачивайте экипаж и поезжайте туда. — Достает из нагрудного кармана зажигалку.

— Но мы сюда ехали с рассвета, — возмущаюсь я, — И то — с толпой. Уже стемнеет…

Она трясет головой.

— Мы отправим вперед грузовики. — Она щелчком поправляет фуражку. — Перед грузовиком с пулеметом люди расступаются; вы удивитесь. Не займет много времени. — Одной рукой прикуривает, пальцем другой описывает в воздухе изящный круг. — Разворачивайтесь, Авель, — прибавляет она сквозь облако дыма.

Высокий грузовик загнали на поле; соляр из него выкачали. Мы разворачиваемся в воротах, а из засады, с лесной дороги выезжают пара джипов и два шестиколесных автофургона под маскировочными тентами. Солдаты, обследовавшие остатки горящего фургона, загружают в кузов канистры бензина и пластиковые цилиндры. Грузовик едет перед нами обратно по дороге, прямо в поток беженцев, — клаксоны ревут, солдат гордо стоит в кабине, откуда торчит пулемет. Людская масса разделяется и распадается перед грузовиком, точно вода под форштевнем; мне нужно только не отставать. Впервые за весь день кобылы идут легким галопом.

Один джип едет прямо за нами. В нем тоже имеется пулемет — на подставке за передними сиденьями. Второй джип остается позади; двое ополченцев и наши слуги похоронят молодого солдата и догонят нас.

Коляска дребезжит, раскачивается и трясется; влажный ветер, холодный и быстрый, обвевает мне лицо. Водянистое солнце тянет за край дороги длинную тонкую тень экипажа, мелькающих спиц. Лейтенант, похоже, довольна; сидит нога на ногу, винтовка покачивается у бедра, фуражка лежит на сумке подле нее, рука отсутствующе перебирает короткие пепельно-бурые волосы. Улыбается нам обоим по очереди. Ты смотришь на меня, втискиваешь руку в перчатке в мою ладонь.

За нами беженцы вновь смыкаются и продолжают путь. От горящего фургона в канаве доносится звук, похожий на далекий кашель, и темный дымный волдырь катится вверх в сереющее небо, сливаясь с дымом остальных горящих машин, ферм и домов по всей равнине.

Глава 2

И вот так нас доставляют в замок. Я не думал вновь увидеть его так скоро; на самом деле почти надеялся не видеть его больше никогда. Чувствую себя глупо, будто человек, который долго и сердечно прощался с близким другом на станции и затем обнаружил, что они по недоразумению едут в одном поезде. И все же, когда грузовики сворачивают с дороги и оставляют позади вереницу беженцев, я спрашиваю себя, какой прием нас ждет. Мы подъезжаем, и я высматриваю дым, опасаясь, что вчерашние солдаты разграбили наш дом и предали его огню. Но пока в небе над деревьями, окружающими замок, лишь серые облака, плывущие с севера.

По дороге лейтенант исследует экипаж и находит много такого, что приводит ее в восторг. Я оглядываюсь, как раз когда она обнаруживает у тебя в ногах шкатулку с драгоценностями; ты наклоняешься и прижимаешь шкатулку к груди, но она высвобождает ее из твоих рук, мягко хмыкнув, ласково предостерегая; думаю, это ломает твою оборону так же бесповоротно, как ее превосходство в силе. Она изучает каждую вещицу по очереди, некоторые восхищенно примеряет на грудь, на запястье или на пальцы, а потом смеется и возвращает шкатулку тебе, оставив лишь одно колечко из белого золота с рубином.

— Можно мне взять? — спрашивает она тебя. Коляска с грохотом подскакивает на выбоине, и я вынужден смотреть вперед; головой ты прижимаешься к моей пояснице; я дергаю вожжи, отводя кобыл от череды рытвин на дороге. Я чувствую, как ты киваешь.

— Спасибо, Морган, — говорит лейтенант, в голосе — полное удовлетворение.

Она, похоже, на несколько минут задремывает (ты касаешься моей спины, чтобы я посмотрел, и улыбаешься, кивая на нее; ее голова вяло подпрыгивает). Я не так уверен; по-моему, лицо лейтенанта не абсолютно спокойно, не такое, что обычно бывает у по-настоящему уснувших людей. Может, наблюдает за нами, искушает, ждет, что мы станем делать.