Песнь кецаля
Шрифт:
Через пролом в стене их грубо затащили внутрь сооружения. Здесь чернобалахонники, наконец-то, отпустили пленников. Вернее, попросту толкнули на холодный скользкий пол, а сами принялись хозяйничать. Зажгли несколько факелов, так что удалось разглядеть обстановку помещения.
Это был квадратный зал примерно сто на сто футов. И где-то столько же в высоту. Стены были украшены традиционными рельефами. Все те же черепа, пернатые змеи, ягуары, ритуальные процессии.
Ярдах в пяти-шести от того места, где лежали пленники, в землю были вкопаны четыре каменных столба,
Хоакина ждала иная участь. Парня подняли на руки и торжественно возложили на плоский камень-стол, находившийся посредине зала. Неподалеку от столбов, у которых томились Бетси и Труди.
– Что они собираются с ним делать? – испуганно пискнула брюнетка, заметив, что с молодого человека снимают одежду и привязывают его руки и ноги к таким же каменным кольцам, расположенным по углам «стола».
– Не знаю, – с трудом выдавила из себя Элизабет, хотя и догадывалась, что за зрелище их может ожидать.
– Scheie! – выругалась Регентруда. – Не станут же они… рвать у него из груди сердце? Эй вы, гады, отпустите нас немедленно! Я буду жаловаться в Интерпол! В Гаагский трибунал по правам человека!
Чернобалахонники продолжали заниматься приготовлением к страшному ритуалу.
Бетси удивляло вялая, апатичная реакция на происходящее с ним самого Хоакина. Юноша практически не сопротивлялся. Даже ни разу не попытался шевельнуть ногой или рукой. Возможно, он находился в глубокой прострации, вызванной отчаянием и сознанием безнадежности ситуации? Или «черные» незаметно угостили парня неким дьявольским снадобьем, притупляющим силу воли?
Заворожено наблюдая за приготовлениями, Элизабет втайне призналась себе, что в этих ритуалах было что-то возбуждающее, притягивающее, как магнит.
Возможно, так на нее действовал вид обнаженного юношеского тела, распятого на «столе». Ей уже давно не доводилось видеть такого физического совершенства. Рельефные мышцы груди и живота бугрились под гладкой кожей оливкового цвета. Сильные мускулистые руки и длинные стройные ноги были словно вырезаны из мрамора.
Отчего-то вспомнился святой Себастьян. Вот именно так запечатлевали его на своих полотнах многочисленные художники. Совершенное тело атлета с впившимися в него стрелами. И на лице не мука, а экстаз.
Никакой разницы. Разве что Хоакин не стоял привязанным к столбу, а возлежал на смертном ложе. И не было стрел.
– Смотрите, мисс МакДугал! – прогремел под сводами голос предводителя «черных». – Этот юноша умрет! Он настоящий герой, и его кровь послужит добрым напитком для укрепления нашего духа. А потом вы напишите письмо своему другу Васкесу. Если до завтрашнего вечера он не вернет золотое сердце Уицилопочтли, вы тоже последуете за этим юношей в царство мертвых Миктлан.
Он подошел к столу и склонился над телом Хоакина. В его руках Бетси не заметила ни ритуального ножа, ни какого-нибудь иного оружия. Что же он собирается делать?
Главарь припал губами к груди беззащитного юноши и осторожно прокусил кожу. Выступило несколько капель темно-алой влаги. Оборотень слизнул их языком.
– Ты, извращенец! – возмутилась Труди. – А ну отлезь от него, паскуда! Кто тебе дал право кусать моего парня?!
Второй джумби, а Элизабет догадалась, что за существа перед ними, присосался к большому пальцу левой ноги Хоакина. Так ближе к сердцу.
– Это джумби! – пояснила она брюнетке. – Помнишь, Нуньес рассказывал, что они любят пить кровь здоровых молодых мужчин. Она для них имеет особую ценность.
– Ничего себе, коктейльчик! Дороговато будет им это стоить!
Третий чернобалахонник облюбовал для себя левое запястье юноши и приложился к нему с таким восторгом, словно это была нежная ручка первой в Мексике красавицы или местного кардинала-примаса.
Девушки от бессилия только скрежетали зубами.
А Хоакин улыбался. Улыбался так открыто и беззащитно, что просто плакать хотелось. Что Регентруда и сделала.
И тут произошло непонятное. Все трое кровососов одновременно отскочили от стола и принялись усердно отплевываться и вытирать рты. Затем они начали громко чихать, что-то причитая на своем тарабарском диалекте.
– Что, съели? – сквозь слезы усмехнулась брюнетка. – Знай наших!
Джумби по щенячьи скулили и терли глаза.
– Тотек! Тотек! – взывали они к кому-то неведомому.
Воздух рядом с каменным столом, к которому был привязан Хоакин поплыл, и из мутного марева появилась высокая фигура в алом балахоне.
Большое красное пятно мелькнуло перед глазами девушек и остановилось у жертвенника.
Фигура, облаченная в алый балахон, склонилась над телом юноши и осторожно принюхалась. Потом выпрямилась и прикрикнула на «черных». Голос этого нового действующего лица драмы был Бетси знаком.
«Алый» повернулся лицом к ней и медленно снял с головы капюшон.
Глава тринадцатая
Тотек чикауа
– Герр Адам, не надо.
Крюгер зловеще надвигался на помощника.
– Фриц, отдай монтировку.
– Не отдам.
– Я предупреждаю тебя в последний раз…
Внезапно со стороны поместья донёсся леденящий собачий вой, словно несчастных животных разрывали пополам.
Крюгер с Думкопфом одновременно обернулись, и физиономии при этом у обоих были перекошены. У Адама от злости, у Фрица от страха.
В поместье что-то происходило. Что-то жуткое и непостижимое, заставившее сторожевых ротвейлеров визжать, будто двухмесячных щенков. В зареве коротких вспышек невиданной пиротехники метались фигуры встревоженных людей.
«Снова фейерверк, – удивлённо подумал Крюгер. – У них там что, каждую ночь устраивается праздничный карнавал?».
Но то, что творилось сейчас у белоснежного особняка, даже отдалённо не походило на праздник. На карнавал да, но только особый карнавал. Карнавал смерти.