Песнь победителя
Шрифт:
Советские офицеры при демобилизации в Советский Союз обязаны сдавать все имеющееся у них оружие. Попытка провезти оружие через границу карается самыми суровыми наказаниями. Поэтому никто не едет домой с пистолетом в кармане. Майор Государственной Безопасности должен знать это лучше, чем кто другой.
Незаметным движением я запахиваю пальто и искоса смотрю на Андрея. В его зрачках нет удивления и лицо совершенно спокойно. По комнате ползёт гнетущая тишина и холод. Стрелки часов приближаются к назначенному часу.
«Мы, наверное, не
«…и ты не хотел проститься со мной», – говорит Андрей и в его голосе слышится грусть.
Я молчу и делаю вид, что не слышу его слов.
«Всю жизнь я не доверял тебе», – медленно и тихо звучат слова моего друга детства. – «Когда я поверил тебе – ты не доверяешь мне…» Его слова режут мне по сердцу, но я не могу ничего ответить. Я знаю только одно – сейчас будет телефонный звонок и если кто станет мне на пути – я буду стрелять. Если это будет Андрей – я убью его.
На секунду мой мозг пронизывает мысль – откуда Андрей узнал, что я здесь, что я уезжаю сегодня. За эти долгие дни было много возможностей… Может быть, он узнал это по своей служебной линии? Может быть, у него в кармане ордер на арест? Усилием воли я гоню от себя эти мысли, встаю и хожу по комнате.
Словно в ответ моим мыслям слышится голос майора Государственной Безопасности: «Не сердись, что я пришёл к тебе…» Как капли воды тикают часы.
И тихо, едва слышно, звучат слова Андрея: «Если бы не пришел я, к тебе пришли бы другие…» Я хожу по комнате, время от времени бросая взгляд на часы.
«Может быть, тебе нужна моя машина?» – спрашивает Андрей.
«Нет. Спасибо…»
«Так ты, значит, уходишь, а я остаюсь», – звучит голос майора Государственной Безопасности. – «Я принесу больше пользы, оставаясь на своем посту… Если когда будешь меня вспоминать, Гриша, помни… я делаю, что могу».
Снова в холодной комнате повисает тишина. В окно смотрит пасмурный зимний день. Ясно слышно тиканье часов.
«Может быть, ты оставишь мне что-нибудь на память?» – нарушает тишину голос Андрея. Он звучит до странности неуверенно, почти жалобно.
Я оглядываюсь кругом в пустой комнате. Мой взгляд останавливается на чёрной обезьяне, скорчившейся на письменном столе. Я пристально смотрю на нее, словно ожидая, что она пошевелится.
«Возьми это!» – киваю я головой на бронзовую фигуру.
«Над миром сидит черная обезьяна», – бормочет Андрей. – «Так вот стремишься к хорошему, чистому… А потом видишь, что все это грязь…» Как выстрел пистолета звенит телефон на столе. Я сдерживаю свою руку и не торопясь снимаю трубку. Издалека слышится голос:
«Der Wagen ist da!»
«Jawohl!» – отвечаю я коротко.
«Ну… Я должен ехать!» – говорю я Андрею.
Он с трудом поднимается с кресла, деревянным шагом идёт в переднюю. Я следую за ним. С усилием, как будто он смертельно устал, Андрей оправляет измятую шинель. Воротник шинели зацепился за золотой погон кителя и не даёт натянуть рукав. Андрей смотрит на погон. Затем он с такой силой рвет шинель, что погон с треском ломается.
«Крылья… холопа!» – медленно и тяжело падают в тишине слова Андрея. Он произносит их с такой непередаваемой горечью, что я невольно содрогаюсь.
«Желаю тебе счастливого пути!» – говорит Андрей и протягивает мне на прощанье руку. Я пожимаю его руку. Он смотрит мне в глаза, хочет сказать что-то, затем только ещё раз крепко встряхивает мою руку и спускается по ступенькам. Я смотрю ему вслед, но он не оборачивается.
Я стою и слушаю, как замирает вдалеке шум автомашины. Проходит несколько минут. Время идти мне. Я уже раньше отдал ключи от квартиры и мне остается только захлопнуть дверь.
Я немного задерживаюсь на пороге, затем с силой хлопаю дверью. Пробую ручку. Дверь закрыта накрепко. Пути назад нет.
Я поворачиваюсь и иду навстречу будущему…
Цена свободы Дополнение ко 2-му изданию книги «Берлинский Кремль»
Многие читатели «Берлинского Кремля» интересовались: «А что же было потом?» Когда я это им рассказывал, они восклицали: «Боже, ведь это ж так интересно! Почему же вы этого не описали?» Вот я и решил теперь описать то «интересное», чего я не описывал раньше.
Если сегодня, в 1971 году, какой-нибудь советский турист, матрос или кагэбэшник спрыгнет с поезда или парохода, то его сразу тащат в Америку. Чтобы в порядке психологической войны покричать в прессе, что он избрал американскую свободу. Этак даже дочку Сталина в Америку притащили.
Это потому, что сейчас США и СССР официально враги. А когда я избирал свободу, в 1947 году, они были официально друзья и союзники. И никакой псих. войны ещё не было. И избрание свободы тогда выглядело немножко иначе. Тогда я работал ведущим инженером СВА – Советской Военной Администрации в Германии.
Попробовал я тогда – в поисках свободы – через немецких посредников попросить у западных союзников, англичан и американцев, так называемого политического убежища. По-джентльменски. Но союзные джентльмены ничего такого и слышать не хотели.
А в берлинских газетах в это же самое время писали, что англичане обменяли своего агента-шпиона Игоря Штерна, засыпавшегося и арестованного в советской зоне, на какого-то советского офицера, который избрал свободу и искал «политического убежища» в английской зоне.
Несколько лет спустя, англичане дали этому же Игорю Штерну за какие-то грязные дела 10 лет тюрьмы. А русский, искавший свободы, заплатил за этого Штерна своей жизнью.
Поскольку я попал в берлинский Кремль одним из первых, то у меня была хорошая квартира и много всяких хороших вещей. Демобилизованные офицеры имели право увезти всё это с собой как трофеи. Я же теперь раздаривал все эти хорошие вещи своим хорошим друзьям.