Песнь ветра
Шрифт:
– Где это «там»? – придя в себя, изобразил Най ехидство. – Я к родне на маяк собираюсь…
– Ну не на Остров же… – басовито фыркнул старик. – Я про маяк и толкую. Ветер северный, напротив гряды волна большая. Обожди неделю, и дуй хоть на маяк, хоть в бездну.
У Ная отлегло от сердца, хотя проницательность старика нервировала его не на шутку.
– Не могут они ждать неделю. Я пройду.
– Ну… как знаешь.
Дед выудил из кармана связку ключей, отцепил один и протянул Наю. Тот протянул деньги.
– Каждый лишний день – медяк, – бросил Ойон напоследок и снова занялся своей жердиной. За старика Най мог поручиться головой – даже если тот чего и заподозрил, об этом не узнает ни одна живая душа. А свою тягу к радикальным мерам пора и приструнить – и недели не пройдет, как он может превратиться
– Спасибо, дед…
Сколько, интересно, медяков накапает к моменту его возвращения, если он доберется до земли обетованной? О том лишь Боги ведали, но если уж он достигнет Острова и сумеет вернуться, то беспокоить его будут точно не деньги.
Эссиль поднялся с песка. Солнце уже клонилось к закату, обагрив волны таинственным, колдовским оттенком. Казалось, нырни он в море сейчас, и на дне непременно отыщется что-то удивительное. Не в силах противиться такому искушению, Эссиль криво улыбнулся и нырнул. Проплыв мимо причудливых кораллов, он опустился еще ниже, и действительно – на дне, под буйно колыхающейся растительностью обнаружилась удивительная раковина. Она покоилась обломком белоснежной, причудливой скалы, часть ее была засыпана песком. Огромная – с голову самого Эссиля, не меньше. От восторга тот едва не хватанул морской воды, но опомнился, схватил раковину за удобно ощетинившийся гребень, и рванул обратно к поверхности.
Выбравшись на песок, мальчик некоторое время разглядывал находку, тряс ее на предмет изгнания нежелательных жителей, прикладывал к уху и даже попробовал выдуть какой-либо призывный зов. Ничего не вышло, но Эссиль не отчаивался. Папа должен уметь обращаться с такими штуками – в это он верил со всем своим мальчишеским пылом, и от его призывного сигнала небеса еще содрогнутся.
Захотелось пробежаться. Он припустил во весь дух вдоль самой кромки прибоя – так, чтобы ноги не вязли в песке. С раковиной бег оказался сущей морокой – она болталась в руке невпопад, да еще и оказалась отнюдь не легкой: рука быстро устала. Нахмурившись, Эссиль остановился и поскреб в затылке – что же делать с такой громадиной?.. Но решение нашлось быстро: вдоль берега валялись плети высушенных водорослей – длинных, прочных и гибких. Наматывая их на раковину, продевая сквозь гребни и подвязывая в нужных местах, Эссиль получил вскоре некое подобие сумы. Сообразив, что даже в таком виде она будет колотить его по ребрам, мальчик еще и опоясался этими жгутами, накрепко зафиксировав находку в неподвижном положении. Хвала Богам, что с одной стороны костяные гребни у раковины отсутствовали.
Вот теперь бежалось куда веселее. Через несколько минут Эссиль достиг своей ватажки. Приятели заметили приближение бегуна загодя, и даже успели поспорить, что у того закреплено на поясе, но никто, конечно, не угадал.
Раковина вызвала совершеннейший восторг: так уважительно Эссиля по плечу никогда не похлопывали, а Сати так на него не смотрела еще ни разу. Сейчас в ее глаза можно было нырнуть с головой, а может, и что-то тоже отыскать там, на самом дне – но о том было страшно и помыслить. Такие взгляды способны вскружить голову кому угодно, Эссиль их смущался. Волнения такого рода будоражили кровь и лишали покоя, он тряхнул кудрями и выкинул это все из головы – ведь он и без таких странных взглядов находился на верху блаженства. Тут друзья стали показывать собственные трофеи… Что ж, они тоже без дела не сидели, и вскоре выяснилось, что Эссиль не самый великий и доблестный герой, а всего лишь один из равных. Но это его не сильно расстроило – с такой раковиной он будет героем у своих родителей, и вот это сомнению не подлежало абсолютно.
Навосторгавшись и наговорившись вдоволь, компания призвала своих крылатых коней, оседлала их и взмыла в небо. По правую руку от Эссиля летел Форти, а по левую – Сати, им было весело и вольготно. Пустив своего Аркуна во весь опор, мальчик подставлял ветру горячее лицо, и желанная прохлада материнскими ладонями взъерошивала непослушные кудри. Когда кони утомились, а солнце опустилось к самой земле, они полетели каждый к своему дому.
Мама провозгласила Эссиля Наиглавнейшим Королем побережья, а папа что-то сотворил с раковиной, и даже приделал к ней удобный шнурок. Теперь в нее можно было протрубить, но испытания решили отложить на потом, дабы не перебудить засыпающий Остров. После был ужин и сказка о людях – Эссиль под мерный голос отца начал размякать и погружаться в уютную дрему. Когда папин голос умолк, он сквозь полусон почувствовал поцелуй мамы, услышал «добрых снов, ваше наиглавнейшество» и с улыбкой заснул.
Снилось ему, как он поднимается на Аркуне к солнцу, и призывный сигнал его превосходнейшей, великолепнейшей раковины разносится по побережью во все концы света. Боги благосклонно взирали на него с небес, островитяне – с теплых песков, а люди – со своих далеких, черных пашен.
Течение тут ярилось и пенилось ощетинившимися гребнями волн, накатывая и ударяя утлую посудину в покатые смолистые бока. Ветер свирепствовал не на шутку, силясь опрокинуть лодку с незваным гостем в пучину. Однако старый Ойон дело свое знал крепко – судно стонало, прогибалось под натиском стихий, но всякий раз настырным поплавком взлетало на очередной гребень волны непобежденным.
Ладони ныли, одежда насквозь промокла, приготовленные припасы как-то умудрились выскользнуть за борт, но Най без тени сомнения правил на восход. Здесь отступать уже поздно. Передумать и отступить можно было раньше, пока еще прощальные огни Архипелага маячили за кормой. Когда еще один за другим исчезали из виду рыбаки, откладывающие в сторону снасти и хмуро глядящие на очередного безумца, посмевшего кинуть вызов Богам. Разве придет таким в голову, что они, пришпиленные к прибрежным водам, как насаженная на кукан плотва, сами-то безумцы и есть. Обреченные на нескончаемую, однообразную никчемность самой жизни. Живущие от улова к улову и только уловом, а иные еще и воровством… Забывая, что Боги благоволят дерзким. Не смея бросить вызов судьбе.
Хотя, в рыбацких трущобах жили и те, кто радовался такой жизни. Что же, каждому свое.
В борт ударило куда сильнее, чем прежде, добрых пол-ведра плеснуло через планшир, и Най досадливо поправил руль. Будет забавно, если он зазевается и сам сверзится вслед за своими припасами за борт. Это обычная морская зыбь, но и она может перевернуть суденышко, если сидеть и считать ворон. Или чаек, в данном случае…Уж шторма-то всяко можно не ждать, иначе мудрый Ойон ни в жисть не выпустил бы его сегодня в море, тем более на своей посудине. Куда страшнее было там, впереди – где гуще давило небо, провисая вдали иссиня-черным подбрюшьем, и где порой сверкали зарницы – пока бесшумно, как блики на каплях росы. Куда с непреклонной решимостью несло Ная течение. И чем дальше он отходил от Архипелага, вдруг подумалось ему, тем бег лодки становился стремительней. Ну хоть какой-то отдых рукам.
Спустя час Най достиг преддверия Порогов смерти. Синюшная мгла разливалась впереди от края до края, гася солнце. Стремнина и не собиралась усмирять свой бег —лодка летела, словно касатка на перепуганный сельдяной косяк, свист ветра в ушах заглушал изрыгаемые Наем непотребства. Он уже сверх меры нахлебался соленых брызг и потихоньку его начинала мучить жажда. Баклага с пресной водой, вернее ее крышка как-то сгинула – и в этом он мог винить только свое ротозейство; осталось лишь бессильно пялиться в разбухающий на глазах мрак да сквернословить. В воздухе что-то посверкивало, но грома Най так и не услышал. Значит, это не грозы, а какая-то очередная каверза Богов, хранящих заповедный край земли от любопытных взоров. От Богов Най каверз не ждал, иначе вряд ли отправился бы в такое отчаянное путешествие. Эсхилле, покровительнице рыбаков и матросов, он уже угодил, не тронув без спроса чужую посудину. Морскому Владыке была принесена исправная жертва – он выкупил у одного из рыбаков его сегодняшний улов и отпустил полуживых рыбин обратно – Владыка это любит, и осерчать сегодня не должен, ну разве что глупый смертный сунется куда не следует. Ну и самой грозной богине – мойре, покровительнице судьбы Аклиссе он исповедался в храме еще на берегу, окропив ее идола собственной кровью. Покровительница должна быть довольна: кровь – это жизнь. Аклисса тратит свои силы на нас, смертных – и силы эти должны поддерживать в ней сами люди. И, кстати, ни одной капли еще не ушло втуне – уж на судьбу-то Наю жаловаться не приходилось. Вот и проверим ее благосклонность еще раз.