Песни и романсы русских поэтов
Шрифт:
Между светскими псальмами XVII века и романсами середины XVIII века лежит безбрежное, еще мало исследованное море так называемых кантов (от латинского cantus — пение, песня), то есть бытовых песен светского содержания, сначала, как и псальмы, трехголосных, а затем одноголосных, отличавшихся от псальм четким членением на куплеты, ясностью и отчетливостью ритма, но исполнявшихся также без музыкального сопровождения. [15]
Интенсивное «обмирщение» поэзии и соответственно с этим вытеснение псальм кантами началось в Петровскую эпоху. Сам Петр I не любил инструментальную музыку, но увлекался вокальной и поощрял пение, особено хоровое, на разных торжествах, во время церемоний и праздников, где в первую очередь исполнялись канты-«виваты», то есть панегирические патриотические песни военно-исторической тематики. Так, специально сочиненные неизвестными авторами «виваты» исполнялись во время торжеств по случаю взятия Азова, первых успехов в войне со шведами, взятия Нарвы и Дерпта, Полтавской битвы, Ништадтского мира. [16] Известно до шестидесяти текстов на взятие Азова, Шлиссельбурга, Нарвы, в честь Петра и Меншикова. Один из них — «Свете Российский, славою венчанный…» — принадлежит, очевидно, Дмитрию Ростовскому. Около двадцати песен посвящено Полтавской битве («Днесь льва гордыни конец приближися…», «Орел ко солнцу ныне возлетает…» и т. д.), лишь для одной из них удалось установить авторство: «Изми мя, боже, вопиет Россия…» — принадлежит Стефану Яворскому. Некоторые из этих песен сохранились в песенниках до 70-х годов XVIII века. Сражению с турками 1711 года посвящен один из ранних кантов на слова Феофана Прокоповича — «За Могилою
15
Иногда термин «кант» употребляется и в более широком значении, обнимая собою и псальмы, которые в таком случае рассматриваются как первоначальная разновидность канта.
16
См.: Н. Финдейзен, Петровские канты. — Известия АН СССР, 1927, серия 6, т. 21; Н. Финдейзен, Очерки, т. 1, с. 337–338, Приложения, с. L–LVII; А. В. Позднеев, с. 39, 53.
Зато по нарастающей линии идет развитие кантов застольных и любовных, авторов которых в большинстве случаев установить невозможно. Известно, что в 1726–1728 годах, находясь на службе в Преображенском полку, любовные песни писал Кантемир. В этом сам поэт признался во второй редакции своей IV сатиры (1737 г.):
Довольно моих поют песней и девицы Чистые и отроки…В примечании к сатире в издании 1743 года Кантемир вновь подтвердил: «Сатирик сочинил песни, которые и поныне поются». [17] Правда, поэт «горько кается», что «дни золотие» «непрочно стратил», «пиша песни тые», поэтому он и не проявил никакой заботы о своих песнях. Нам до сих пор так и неизвестно, какие же именно песни из распевавшихся «девицами чистыми и отроками» в 20–40-е годы XVIII века принадлежат Кантемиру.
17
Антиох Кантемир, Собрание стихотворений, «Б-ка поэта» (Б. с.), 1956, с. 117.
Более «предусмотрительным» оказался Тредиаковский: любовные песни, сочиненные им между 1725 и 1730 годами, поэт опубликовал в приложении к своему переводу французского романа «Езда в Остров любви» (1730). Впрочем, независимо от этого, песни Тредиаковского вошли в многочисленные рукописные песенники, и, как установил историк русской музыки, «именно рукописные сборники кантов… утверждают великую роль Тредиаковского в русской бытовой поэзии и музыке середины XVIII века». [18] Действительно, канты Тредиаковского занимают центральное место в рукописных песенниках 1730–1750-х годов, а его опыт оказал сильнейшее воздействие на других безымянных авторов, усвоивших в песенном творчестве реформу русского поэта. Именно в области песнетворчества Тредиаковский, этот неудачник, не понятый многими современниками, ставший предметом насмешек последующих поэтов и критиков, приобрел завидную популярность.
18
Т. А. Ливанова, т. I, с. 483; ср.: Н. Финдейзен, Очерки, т. 2, с. 200. См. также обстоятельную статью А. В. Позднеева «Произведения В. Тредиаковского в рукописных песенниках» в кн.: «Проблемы истории литературы», М., 1964, с. 87–100.
Расцвет русского канта приходится на середину XVIII века, к этому времени сложились все его разновидности — псальмические, панегирические, приветственные, заздравные, застольные, любовные, пасторальные, шуточные, пародийные; он широко распевался и записывался грамотными людьми в многочисленные рукописные нотные песенники. [19] Первые печатные канты с музыкой определенного композитора появились в 1750-е годы (сборник «Между делом безделье» Г. Н. Теплова, содержащий семнадцать песен на слова современных поэтов). Сфера распространения канта оказалась весьма широкой — от придворных кругов до купеческой и демократической городской среды (семинаристы, канцеляристы, «нижние чины», «бобыли монастырские»); они исполнялись порою в деревнях и селах. [20] Даже тогда, когда на смену канту пришли романсы, он еще сохранялся в среде приверженцев «славных дней Петра» и культурных традиций середины века. Некоторые канты держались в русской провинции до начала XIX века, а в бурсе их исполняли и позже, о чем можно прочитать в «Вие» Гоголя и в «Очерках бурсы» Помяловского. Основная масса кантов была безымянной, среди них затерялись песни Кантемира и, возможно, неопубликованные стихи Симеона Полоцкого, встречаются отдельные стихотворения Дмитрия Ростовского, Симона Тверского («Почто мрачны, глухи ночи…»), Г. Сковороды («Ох счастье, счастье бедное, злое…»), но особенно популярны были песни на слова Феофана Прокоповича и Тредиаковского. В качестве кантов бытовали также и произведения Ломоносова, и ранние стихи Сумарокова. Таким образом, ознакомление с рукописными сборниками первой половины XVIII века доказывает, что русская лирическая поэзия той эпохи прочно вошла в музыкальный быт и приобрела популярность в кругах более широких, нежели тот, который составляли читатели той эпохи. Не случайно позже Г. Державин назовет это время «веком песен».
19
Показателен рукописный сборник кантов, составленный не ранее 1748 года, хранящийся в Государственном историческом музее (№ 2473). Он содержит 109 кантов (тексты и музыка), первый раздел состоит из 16 панегирических кантов, 12 псальм, 12 переложений псалмов (8 — Симеона Полоцкого, 2 — Ломоносова, 1 — Тредиаковского, 1 — неизвестного автора) и кантов различного содержания; второй раздел (53 канта) целиком заполнен любовными песнями светского содержания.
20
Т. А. Ливанова, т. 1, с. 463, В. Н. Перетц, ч. 1, с. 298–305.
Со второй половины XVIII столетия в обиход входит так называемая «российская песня» — бытовой романс, то есть песня для сольного одноголосного исполнения в сопровождении игры на каком-нибудь музыкальном инструменте — клавесине, фортепиано, гуслях или гитаре (последняя становится известной в России именно в это время). Впервые термин «российская песня» появился в журнале «Музыкальное увеселение» за 1774 год, хотя самый жанр романса зародился в России несколько раньше — но в пору господства кантов он обозначался словом «ария». [21] Упоминания и даже образцы таких «арий» содержатся в рукописях первой половины XVIII века. Важным для понимания эволюции русской песенной культуры фактом является уже называвшийся сборник Г. Н. Теплова «Между делом безделье». Содержащиеся в нем песни по своим основным признакам — канты, то есть песни, предназначавшиеся для трехголосного пения. Но третий голос в них, в сущности, представляет собою уже аккомпанемент, который мог быть исполнен на скрипке или флейте. Перед нами — своеобразная переходная форма от канта к романсу или, точнее, к дуэту. Поэтому некоторые исследователи историю русского романса начинают иногда с Теплова. [22] Однако подлинными родоначальниками «российской песни» — бытового романса на слова русских поэтов — являются Ф. М. Дубянский и О. А. Козловский, композиторы, определившие характер этого жанра в 90-е годы XVIII века.
21
См.: Н. Финдейзен, Очерки, т. 2, с. 297–298. Слово «романс» до конца XVIII века не употреблялось; даже в музыкальном словаре, опубликованном в «Карманной книге для любителей музыки на 1795 год», этот термин еще отсутствует. Едва ли не впервые такое определение своим стихам дают Хованский («Аониды», кн. 1, М., 1796, с. 185, 203) и Державин («Муза», 1796, ч. 3, с. 152).
22
О сборнике и его авторе см. не утратившую интереса статью А. Н. Римского-Корсакова «Г. Н. Теплов и его музыкальный сборник «Между делом безделье» (первый русский песенник XVIIIвека)». — «Музыка и музыкальный быт старой России», т. 1, Л., 1927, с. 30–57.
Термин «российская песня» обнимал довольно разнообразные виды вокальной лирики: и собственно народные песни, и входившие в моду подражания последним, и городскую, мещанскую лирику («новейшие простонародные песни», как называли их в XVIII веке), и пасторальные стихи поэтов-классицистов, и сентиментальные любовные песенки поэтов конца XVIII века. Но эта кажущаяся на первый взгляд неопределенность термина в действительности отражала разнообразие источников и видов русского бытового романса. Традиции канта соединились с традициями народно-песенными, осложнились воздействием процессов, протекавших в русском городском фольклоре, и все это послужило материалом для переработки в духе господствовавшей в литературе и музыке XVIII века эстетической системы — сначала классицистической, а затем сентименталистской, предромантической.
Вторая половина XVIII века является эпохой бурного развития русской музыкально-поэтической культуры. Один за другим публикуются песенники, часто с нотами. Вслед за «Письмовником» Н. Г. Курганова (1769), где в качестве специального «Присовокупления» был помещен «Сбор разных стиходейств» (а в сущности, популярных песен), появляется знаменитое «Собрание разных песен» в четырех частях, составленное М. Д. Чулковым (1770–1774) и затем переизданное и дополненное Н. И. Новиковым («Новое и полное собрание российских песен» в шести частях, 1780–1781). В эти издания, наряду с народными песнями, было включено огромное количество стихов русских поэтов, ставших в то время уже песнями (без обозначения авторства). Заполнены «российскими песнями» и нотные сборники XVIII века. «Собрание русских песен» В. Ф. Трутовского (в четырех частях, 1776–1795) было рассчитано на исполнение любителями пения в домашнем быту. В предисловии к первой части составитель писал: «Я напоследок вознамерился, в удовольствие многих любителей, издать в печать сии собранные мною русские песни с тем, чтоб их петь в один голос так, как они обычно поются». Но наряду с основным голосом Трутовский дал и второй, аккомпанирующий голос для тех, «кто захочет петь или играть на инструментах, не откидывая бас»; в последнем же выпуске Трутовский дал фортепианное сопровождение. Таким образом, все песни, включенные в «Собрание», являются, по существу, романсами или приближаются к ним. Трутовский опубликовал свои записи, которые он производил в городской среде, и отразил манеру, характерную для городской демократической массы (в том числе и при исполнении крестьянских песен). В сборнике Трутовского оказалось много песен литературного происхождения, и ценность сборника состоит в том, что он отразил бытование этих песен уже во второй половине XVIII века. Не меньший интерес представляет «Собрание народных русских песен с их голосами» Н. А. Львова — И. Г. Прача, содержащее 100 песен в первом издании (1790) и 150 песен во втором издании (1806). Его тоже следовало бы рассматривать не как публикацию фольклорных записей, а как талантливый опыт гармонизации русских песен по законам романсовой музыки. Поэтому особую ценность и достоверность сборник Прача — Львова, как и сборник Трутовского, приобретает постольку, поскольку он включает городскую песню и «российскую песню» литературного происхождения. Таким образом, «недостатки» первых нотных сборников русских песен, в смысле неточности воссоздания многоголосого распева их в крестьянской среде, оказываются их достоинствами, так как эти сборники передают трансформацию фольклорных традиций в демократической городской среде, и поэтому они представляют собою неповторимую историко-культурную ценность. В сборниках Трутовского и Прача — Львова находим популярные ранние романсы анонимных авторов («Ты проходишь мимо кельи…», «Помнишь ли меня, мой свет…», «Как на дубчике два голубчика…», «Ах ты, матушка, голова болит…»), а также многие «российские песни» известных русских поэтов XVIII века (Сумарокова, Попова и др.). Заслуживает внимания и почти никогда не упоминающийся в научной литературе сборник «Собрание наилучших российских песен» в пяти частях, изданный Ф. Мейером (1781), где есть романсы на слова русских поэтов, отсутствующие в других сборниках.
Особенно много сборников, песенников и музыкальных публикаций появляется в 1790-е годы. Характерно, что некоторые поэты (М. Попов, И. Дмитриев и др.) сами были составителями таких песенников. Тогда же И. Д. Герстенберг издает «Карманную музыкальную книгу» (1795–1796), а совместно с Ф. А. Дитмаром — песенник в трех частях (1797–1798). Полным отражением песенного репертуара того времени является «Карманный песенник» И. Дмитриева (1796). Нотные приложения печатаются в журналах, появляются и специальные изданий, например «Российские песни» в четырех тетрадях (1795–1799) О. А. Козловского, где помещено 28 романсов на тексты русских поэтов. [23]
23
См.: Б. Вольман, Русские печатные ноты XVIII века, Л., 1957. См. также статьи Б. В. Асафьева и В. А. Прокофьева в сб. «Музыка и музыкальный быт старой России», т. 1, Л., 1927.
К 90-м годам XVIII века сложились основные типы русской романсной лирики: идиллическая «пастушеская», веселая застольная, элегическая, дидактическая, философская. Все эти виды «российской песни» богато представлены в названных изданиях. Существенно меняется состав самих песенников, в том числе и рукописных. Если до середины XVIII века в них преобладали стихи Прокоповича, Тредиаковского и Ломоносова, а в середине XVIII века (в 60–70-х годах) господствующее место занимают песни Сумарокова и его школы, то в 80–90-е годы, в пору наибольшего развития сентиментального романса, — стихи Попова, Николева, Нелединского-Мелецкого, Дмитриева, Хованского, Карамзина. Возникают творческие союзы между поэтами и композиторами. Если попытка Теплова воспользоваться текстами Сумарокова и близких ему поэтов встретила неудовольствие со стороны мэтра русского классицизма (о чем он публично заявил на страницах «Трудолюбивой пчелы»), то иначе складываются взаимоотношения между поэтами и композиторами в 90-е годы. Ф. М. Дубянский, друг Дмитриева и Державина, прославился как автор музыки на «Стонет сизый голубочек…» Дмитриева и на стихотворение Нелединского-Мелецкого «Ты велишь мне равнодушным быть…», а сами поэты посвящают ему свои стихотворения. На текст Нелединского-Мелецкого «Милая вечор сидела…» пишет популярный романс Козловский. Удачными оказались элегическая песня Дубянского на слова Капниста «Уже со тьмою нощи…» и более поздняя песня А. Д. Жилина на слова Дмитриева «Тише, ласточка болтлива…». Но еще немало случаев, когда популярные романсы известных композиторов XVIII века написаны на слова анонимных поэтов и, наоборот, остается неясной принадлежность музыки на слова известного поэта. Так, например, автор чрезвычайно популярного романса на слова Нелединского-Мелецкого «Выду я на реченьку…» пока окончательно не установлен — предположительно называют Себастьяна Жоржа или Д. Кашина.
Очень характерной тенденцией для поэзии второй половины XVIII века является создание стихотворений «на голос», то есть на мелодию уже популярных народных песен или полюбившихся романсов. Сами поэты, не дожидаясь, когда их стихи будут положены на музыку, предлагали читателю петь их, указывая образец. Особенно характерен в этом отношении опыт Н. П. Николева: в предисловии-посвящении к своему «Собранию разных песен» он выразил надежду, что читатели «не поскучат» «и пропеть и повторить» его песни, и, чтобы облегчить им эту задачу, он сплошь и рядом указывает «голос» к текстам. [24] Впервые такие указания появились в журналах конца 60-х — начала 70-х годов — например, в «Смеси» (1769), «Трутне» (1770), «Трудолюбивом муравье» (1771), но особенно много ссылок «на голос» в изданиях 90-х годов. Кстати, само по себе это служит доказательством популярности песни-образца, так как указывать «голос» имело смысл лишь в том случае, если мелодия действительно была известна публике и без нот. Любопытно, что образцами оказывались не только дошедшие до нас мелодии, но и песни, которые известны нам только по поэтическому тексту и нотные записи которых отсутствуют. В таком случае указание «на голос» служит едва ли не единственным объективным свидетельством популярности этого стихотворения в качестве песни. Особенно много печаталось стихов «на голос» модных песен: «Голубочка» Дмитриева, «Реченьки» Нелединского-Мелецкого. Встречаются ссылки на напевы песен Сумарокова, Попова («Достигнувши тобою…»), Капниста («Уже со тьмою нощи…»), даже на напевы псалмов Ломоносова («Хвала всевышнему владыке…»), на песни, приписываемые тем или иным авторам («Я в пустыню удаляюсь…» Зубовой), «на голоса» анонимных песен («Волга, реченька глубока…»), на музыку многих романсов Дубянского и Козловского.
24
Творения Николая Петровича Николева…, ч. 5, М., 1798, с. 171.