Песни Петера Сьлядека
Шрифт:
– Мы ждали вас позавчера. В крайнем случае вчера. Нельзя так много пить и шляться по девкам, это ужасно вредно для здоровья. А для репутации просто губительно. Человек в вашем положении должен понимать: репутация – последний товар, который у него остался. И не растрачивать этот товар попусту.
Маленький кулачок пристукнул по столу, украшенному резьбой в мавританском стиле. Освальд молча стоял перед рассерженным сукновалом, слушая выговор. В его положении… Одно было известно с точностью приговора: в его положении не обижаются. Выходит, ждали. Что из этого следует? Выводы утешали плохо. Но Мориц внезапно смягчился. Перестал стучать, вытер лоб клетчатым платком. Обвел взглядом коллег: содержателя гостиницы гере Троствейка и карлика-ювелира, чье имя было Освальду неизвестно по сей день. Маленький городок, куда ни ткни, хоть в магистрат – угодишь в знакомца.
Ткни, приятель! – кулаком, ножом, копьем…
Если бы это вернуло растраченную жизнь, Освальд задушил бы всех троих. Мирный, слегка трусоватый поверенный, он вытряс бы из каждого по отдельности и из всех вместе свои апрели и октябри, зимы и лета, ночи и дни, восходы и закаты. Но идти на эшафот, зная, что порыв растрачен зря, как и репутация, последний товар обреченного…
Смертник готовился продать репутацию подороже.
– Ладно, оставим упреки. Гере Троствейк, вы хотите что-то добавить?
– Мой милый Мориц, полно! Зачем вы браните нашего дорогого гере ван дер Гроота? В отличие от нас, здесь собравшихся, он молод, а молодость не что иное, как дар Господа! – Нос защитника шмыгнул, принюхиваясь: видимо, желал ощутить Господни эманации в полной мере. – Правда, дар сей преходящ и буен, но достаточно выждать, и из вчерашнего кутилы может получиться добрый семьянин и превосходный работник. Не правда ли, Освальд, дружище?
Дружище Освальд кивнул. Правда.
Мало-помалу становилось ясно, на какие шиши живет хозяин «Приюта добродетели», пустой гостиницы в городе, где очень мало приезжих. И поэтому каждый гость на вес золота – или, лучше сказать, на вес сотни лет жизни. Сейчас что-то предложат. Скажут: продай душу. Скажут: брось образок Девы Марии на пол и наступи сапогом. Стань палачом, наш дурак запил, и теперь некому цедить кровь из невинных младенцев. Иди чистить выгребные ямы руками. Ведь нищий музыкант почему-то не согласился на предложение магистрата. Отказался, пошел на улицу клянчить подаяние. Где гарантия, что моя совесть более податлива?
Господи Боже, сколько им лет?! Рассуждают о молодости…
Тощий длинный сукновал выбрался из-за стола, сложившись циркулем. Прошелся по комнате. Остановился у напольных часов с самодвижущимися фигурками наподобие тех, что были изготовлены знаменитым Якобом Маркартом по заказу императора Рудольфа II в подарок турецкому султану. Подтянул гирю, словно запуская маятник впервые от сотворения мира.
– Вы правы, гере Троствейк. Я погорячился. Итак, Освальд (вы позволите называть вас так?), магистрат вольного города Гульденберга в нашем лице намерен предложить вам работу. Должность, замечу, почетная и доходная. Если вы согласитесь, то сумеете в течение двух-трех лет полностью восстановить растраченную вами казну, отведенную при рождении, а также обеспечить вполне безбедное существование в дальнейшем. Сумма последующих накоплений будет зависеть исключительно от вашей расторопности и деловой сметки. Поверьте, мы не скупцы. А род ваших занятий предполагает ответную щедрость со стороны работодателей.
– Гере ван Хемеарт, вы забегаете вперед, – вмешался ювелир. Макушка его едва торчала над столом, напоминая яйцо. Парик или головной убор карлик почему-то носить не желал. – Сперва надо бы объяснить, какую именно должность мы предлагаем этому молодому человеку.
– Разумеется, гере Эммозер. Сегодня я на удивление рассеян. Итак, наш юный друг, мы хотели бы предложить вам должность…
Ну! Ну же!
Капли холодного пота сползли вниз по хребту.
– …стряпчего при магистрате. Разъездного стряпчего. Если угодно, можете по-прежнему считать себя поверенным. Только при городском совете Гульденберга, а не при банкирском доме ваших прежних хозяев…
Сухой голос шуршал песком. Дитя набирает полную горсть, и песчинки струятся между пальцами. Но в интонациях Морица крылся намек на живительную влагу: смочи песок и лепи чудесные куличики. Так не бывает. Это очередной бесплатный сыр из мышеловки. Или ты все-таки счастливчик, Освальд ван дер Гроот? Соглашайся, не раздумывая! Да, но почему отказался нищий?! Старичок говорил: «Не нужны им музыканты. А вы подойдете, вы человек цепкий, с хваткой…» Дева Мария, хвала тебе! Оказывается, все проще простого: им нужны деловые люди, а душу можно оставить при себе, кому она нужна, твоя душа!..
Впрочем, подозрительность давала себя знать. Один раз Освальд уже утратил ее, матушку-подозрительность, и чем дело кончилось?
– Предложение заманчивое. Стоит подумать.
Он приблизился к окну и, спиной к троице советников, оперся о подоконник. Это была замечательная спина. Опытная, уверенная. Сразу объявляла во всеуслышание: думали, я загнан в угол? Готов ноги мыть и воду пить? Нет, братцы, мы еще поторгуемся! Небу тошно станет!
– Ну, допустим, жалованье мы обсудим позднее, в более приватной обстановке. Имейте в виду, я буду настаивать на крупном задатке. Как пострадавший от предумышленного замалчивания сведений, причинившего мне прямой материальный и косвенный моральный ущерб. Также меня интересуют определенные льготы и привилегии, если я поселюсь в пределах Гульденберга. Беспроцентный заем от магистрата на строительство дома, снижение податей сроком до трех лет…
– Ха! Я тебе говорил, Мориц, что этот человек нам подойдет! – Карлик-ювелир расхохотался басом, неподходящим для его телосложения. – Каков наглец! Мы еще возблагодарим Провидение, ниспославшее нам этого шалопая!
Освальд правильно понял комплимент.
– Но один вопрос я задам прямо сейчас. И жду прямого, недвусмысленного ответа. Итак, мои господа: почему бы вам не найти разъездного поверенного среди местных жителей? Неужели почтенные гульденбергцы столь не способны к сделкам и переговорам, что вы готовы были предложить сию должность бродячему старику-волынщику?
– Сколько мне лет? – туманно осведомился ювелир, сдвинув брови. Не дожидаясь мнения Освальда по сему поводу, продолжил: – Мне много лет, юный нахал. Очень много. Мафусаиловым веком хвастать не стану, вранье дурно пахнет, мой мальчик, но пожил, пожил на белом свете. Дай Бог вам так пожить. И намерен продолжать в том же духе. Способ эмалирования Мельхиора Эммозера вкупе с рельефной финифтью хорошо известен в Вене и Нюрнберге, Ульме и Торгау. «Хорошо известен» означает «дает изрядный процент отчислений». Я надолго обеспечил детей и внуков. Я в силах получать от жизни все удовольствия, которые она способна предоставить. Но я бессилен перед малым, очень простым обстоятельством.
Мориц ван Хемеарт взмахнул длинной рукой:
– Не слишком ли теперь вы разговорчивы, гере Эммозер?
– Нет, не слишком. Господа, мы имеем дело с опытным человеком. И недомолвки лишь помешают найти общий язык. Зная правду, гере ван дер Гроот примет решение быстрее и спокойнее. Итак, на чем мы остановились?
– Вы бессильны перед неким обстоятельством. – Освальд по-прежнему стоял лицом к окну и спиной к советникам. Ему казалось: поворот сочтут согласием. Надо выждать. Надо окончательно убедиться в отсутствии подводных камней.