Песня огня
Шрифт:
Хозяин Вулфтона проглотил хрустящую горбушку и остатки эля.
— Может быть, и так, — ответил он, отирая рот тыльной стороной ладони, — если это означает сменить шило на мыло. Что одна женщина, что другая — все едино, — добавил он, пожимая плечами и все же не забывая об облегчении, которое испытал при отъезде неудачливой невесты. — В конце концов Джоанна подходила мне. У нее красивое тело. Хочешь, — чтобы я замолвил за тебя словечко, Гай, когда буду говорить с герцогом Корнуоллским? Может быть, из тебя получится подходящий муж для леди Джоанны?
— Тогда мне пришлось бы обратиться в бегство, — ответил Гай со смехом. — Вы говорите о жене как об одном из своих боевых коней, милорд. Но все-таки приручить женщину — это не то же, что обломать норовистую лошадь.
— Не
Гай спокойно возразил:
— А что, если леди уже нежна, как теплый летний дождик?
— Хочешь сказать, без всякого лукавства? Я знал только одну женщину, верную, как мужчина, и она была так же нежна, как гадюка!
— Ах, вы говорите о леди Чандре де Вернон.
— Да, она первая среди женщин.
— Ваша жена, милорд, — внезапно сказал Гай, и направление его взгляда изменилось. Теперь он смотрел куда-то за левое плечо Грэлэма. Потом стремительно поднялся на ноги. — Доброе утро, миледи.
Де Моретон обернулся и увидел Кассию, стоящую у подножия лестницы. По правде говоря, он забыл о ней. Его жена нерешительно смотрела на него.
— Идите сюда, — позвал Грэлэм. — Мы прямо сейчас начнем вас откармливать.
При этих словах бледные щеки юной леди окрасились румянцем. Она грациозна, подумал Грэлэм, глядя, как Кассия приближается к нему. На ней было платье из мягкой голубой шерсти, подпоясанное в талии, что только подчеркивало ее хрупкость, короткие каштановые волосы блестели в утреннем свете, и на минуту Грэлэм представил, каковы они должны быть на ощупь. При этой мысли он нахмурился, потому что, когда девушка подошла ближе, стало заметно, какие у нее тонкие кости и как они выпирают из-под кожи. Рыцарь почувствовал внезапный приступ сожаления и вины, вспомнив, какой видел ее в Бельтере.
Кассия заметила, что ее муж хмурится, и пошла медленнее. Она видела, как углы рта сэра Гая приподнялись в сочувственной улыбке, крася его и без того привлекательное лицо, но ее глаза по-прежнему были прикованы к суровому лицу мужа.
— Милорд, — произнесла Кассия застенчиво и присела перед ним в глубоком реверансе.
— Вы здоровы, миледи? — спросил Грэлэм, не отрывая глаз от локонов, ласкавших ее маленькие ушки.
— Да, милорд, вполне. — Она кивнула сэру Гаю и еще полудюжине вооруженных мужчин, сидевших за другим столом и взиравших на нее с явным любопытством. Среди них она не заметила ни Стефана, ни других людей своего отца.
— А где Стефан, милорд?
— Он уже поел, миледи, — ответил сэр Гай, — и сейчас занимается тем, что готовит припасы для себя и своих людей на обратный путь в Бретань.
— Он… он собирается отбыть так скоро? Юная леди обратила на мужа вопрошающий взгляд своих огромных глаз.
— Я сообщу ему, когда настанет время отправляться в путь, — ответил Грэлэм.
Он поднялся, и от одного этого его движения решимость Кассии не трусить и не тушеваться вдруг куда-то пропала. Она молчаливо укоряла себя, уговаривала, что это глупо. Но он был таким огромным, таким суровым, что девушка почувствовала, как мысли ее в смятении разбегаются.
— А теперь поешьте, — обратился Грэлэм к жене. — Я должен позаботиться о герцоге Корнуоллском. Он собирается уехать сегодня. Гай, отправляйся с людьми на стрельбище. Со всеми этими празднествами они обленились и разжирели.
Рыцарь вышел из зала, не обернувшись и оставив Кассию на милость всех этих незнакомцев. Гай не хотел покидать оробевшую юную леди, но у него не было выбора. Он сделал знак своим людям, снова улыбнулся Кассии и тоже покинул зал.
Кассия скользнула на стул, стоявший рядом со стулом ее мужа. Она посмотрела на черствый хлеб и бледный незрелый сыр, и ее передернуло.
— Эта пища вам не подходит, миледи?
Кассия сжалась, услышав едва скрытую насмешку в голосе служанки, которая была так же молода, как и она, и довольно хороша собой — настолько же полненькая и округлая, насколько Кассия — тонкая и стройная. Волосы девушки были густыми и длинными и волнами струились по спине.
— Как твое имя? — спросила Кассия спокойно.
— Нэн, миледи.
Внезапно юной леди припомнилась служанка, остававшаяся в Бельтере не более трех дней. Она дерзила Кассии, вообразив, что двенадцатилетняя девчушка слишком молода, чтобы дать ей отпор. Теперь Кассия улыбнулась этим воспоминаниям.
— Нэн, — сказала она, продолжая улыбаться, — я хотела бы стакан молока и три ломтика свежего хлеба. Что касается этого сыра, то ты можешь съесть его сама или скормить свиньям.
Нэн с изумлением воззрилась на маленькую выскочку. Она нежно улыбнулась в ответ, но в тоне новой хозяйки прозвучал приказ, и это напугало Нэн.
— У вас ведь есть коровы, которых надо подоить или нет?
— Есть, — ответила Нэн, щуря глаза, — но хлеба больше нет и не будет до полудня.
— Принеси молоко, а за выпечкой хлеба я присмотрю сама.
Кассия кивнула служанке, показывая, что отпускает ее, и при этом молча моля Бога, чтобы та исполнила приказание. К облегчению юной леди, девушка, бросив на нее ненавидящий взгляд, выбежала из комнаты. Кассия заставила себя съесть холодный хлеб, оставленный мужем, одновременно стараясь разглядеть все вокруг себя. Она заметила по крайней мере дюжину служанок, затаившихся по углам зала, — всем им хотелось посмотреть на нее. Наметанный взгляд хорошей хозяйки отметил, что камыш был набросан на пол кое-как и не вполне прикрывал каменный пол. Он не был грязным, и запах гниения не оскорблял ее обоняния — видимо, камыш обновили по случаю приезда гостей, собравшихся на свадьбу. Но камышовая подстилка выглядела тусклой и здесь не было сладко пахнущих трав. Кассия провела рукой по столу. Он был плохо отполирован, стар и побит, и это был стол хозяина замка! Она только покачала головой. Деревянные балки вверху почернели с годами от дыма и сажи, и от этого зал казался еще темнее и мрачнее, чем был на самом деле. К тому же в нем было сыро и холодно. Возле ее стола стояли два древних умывальника, которые не чистили, возможно, долгие годы. Кассии хотелось немедленно взяться за слуг и заставить их приняться за работу, но воспоминание о суровом лице мужа удерживало ее и сковывало язык. Господином здесь был он, лорд Грэлэм де Моретон. Пока он не дал ей разрешения присматривать за его домом, она проявит благоразумие и будет держать рот на замке. На мгновение Кассия закрыла глаза, все еще сомневаясь в том, что муж оставит ее здесь. Он может потребовать аннулировать их брак и отослать ее. Он сам накануне сказал ей об этом — ведь их брак не был в полном смысле слова браком. Кассия содрогнулась. Она видела, как спариваются животные, и понимала, что нечто похожее мужчины делают с женщинами. Но никогда в жизни ей не доводилось видеть обнаженного мужчину, и потому она не вполне ясно представляла, как осуществляется половой акт. «Но если это могут терпеть другие, — думала она, — то и я смогу». Кроме того, она ясно понимала, что должна пойти на эту жертву, чтобы Бельтер не достался Жоффрею.
Тут Кассия заметила Нэн, остановившуюся возле ее локтя, и вспыхнула, подумав, что девушка могла проникнуть в ее мысли, прочесть их в ее взгляде.
— Ваше молоко, миледи, — сказала Нэн. Она поставила кубок перед хозяйкой довольно неосторожно, и часть теплой жидкости расплескалась на стол.
Кассия почувствовала, как ее снова охватывает раздражение, ей захотелось дать пощечину дерзкой девчонке или ткнуть ее лицом в кучу навоза, которого, как она полагала, кругом было предостаточно. Однако ей не пришлось принимать столь трудное решение, потому что появился ее муж — и он уж знал, что делать! Хозяин замка шел в сопровождении старого мужчины со свирепым лицом, герцога Корнуоллского. Кассия повернулась, чтобы отослать Нэн, и тут заметила, как глаза девушки задержались на лорде Грэлэме, а на лице появилось выражение какого-то тайного интимного знания, будто он принадлежал ей. «Ах, — подумала Кассия, не испытывая, впрочем, никакой особой ревности, — вот почему эта служанка чувствует себя столь уверенно и ведет себя столь дерзко!» Она улыбнулась и присела в глубоком реверансе перед герцогом. Тем временем Грэлэм спокойно произнес: