Песталоцци
Шрифт:
Песталоцци начал свое дело один — без помощников, кроме одной экономки. Воспитание, обучение, лечение, наблюдение за порядком и т. п. — все это лежало по преимуществу на Песталоцци, который занимался детьми с самого раннего утра до позднего вечера, до самого сна. Как Песталоцци сам утверждает, он и не хотел никого себе в помощники, ибо достичь поставленных целей он мог только один, никто не понимал, что ему было собственно нужно. «На земле не было никого, кто бы хотел повести обучение и воспитание детей с моих точек зрения. Впрочем, я и не знал никого тогда, кто бы мог это сделать, даже если бы захотел. Чем ученее и образованнее бы-ли те люди, с которыми была возможна связь, тем меньше они понимали меня и тем менее они были способны вникнуть даже только теоретически в те исходные положения, на которые
В распоряжении Песталоцци не было никаких учебных пособий. Но он даже был доволен, что этого не было, ибо в этих условиях менее выступали основные принципы воспитательной работы. А одним из основных принципов Песталоцци было — воспитывать применительно к тем условиям, в которых придется жить воспитаннику в будущем, и воспитывать, используя условия, в которых он живет в настоящем: таким образом, самая нужда, суровость жизненной обстановки, необходимость рано зарабатывать себе средства на жизнь — все это становилось орудием воспитания в руках педагогов. И здесь— самое отсутствие искусственных пособий повело к широкому использованию натуральных; чересчур большое число учащихся на одного руководителя (80) повело к тому, что из среды самих детей выделились помощники; отсутствие книг для чтения повело Песталоцци к изобретению звуковой системы обучения — на слух и т. д. «Я знал. — пишет он — что нужда и потребность жизни сами ведут к тому, чтобы сделать человеку очевидными существеннейшие отношения вещей, развить здравый смысл и веселый нрав и вызвать к жизни те силы, которые в глубине его существа кажутся покрытыми нечистотами, но которые, будучи очищены от грязи, блистают полным блеском. Это я хотел сделать». Он был уверен в своем успехе, он знал, что он скорее сумеет изменить своих детей, чем «весеннее солнце окоченевшую зимой землю».
Главным принципом работы Песталоцци в Стансе было подражать воспитательной работе семьи. «В деле общественного воспитания следует подражать тем преимуществам, которые имеются в домашнем… Воспитание требует, чтобы сила воспитателя была силой отца, оживленной присутствием всей совокупности семейных отношений».
Он отдавал себя детям, как и когда-то я Нейгофе, целиком. *С утра до вечера. — пишет он, — я был среди них. Все хорошее для их тела и духа шло к ним из моих рук. Всякая помощь в поддержке, в нужде, всякое наставление, получаемое ими. исходило непосредственно от меня. Моя рука лежала в их руке, мои глаза смотрели в их глаза. Мои слезы текли вместе с их слезами, и моя улыбка следовала за их улыбкой. Они были вне мира, вне Станса, они были со мной, и я был с ними. У меня ничего не было: ни дома, ни друзей, ни прислуги, были только они. Когда они были здоровы, я находился среди них; были они больны, я был около них. Я спал вместе с ними. Вечером я последним шел в постель, и утром я первый вставал. И, будучи уже в постели, я все еще молился вместе с ними и учил их, пока они не засыпали — они сами так хотели.
Каждую минуту подвергаясь опасности двойного заражения, я сам очищал почти непреодолимою грязь с их платьев и с них самих».
А нейгофскнй опыт? А профессиональное образование? Получили они здесь свое отражение? Или отказался от них Песталоцци?
Нейгофский опыт и те идеи, которыми был полон Песталоцци двадцать пять лет назад, были бы осуществлены и здесь, если бы к этому была малейшая возможность Но этой возможности не было. Он признает что в том же 1779 г., через несколько месяцев после отъезда из Станса: «Я собственно исходил из желания соединить учение с трудом, учебное заведение с промышленным, слив то и другое воедино Но и тем менее мог привести в исполнение этот опыт, что не был снабжен для этого ни персоналом, ни работами, ни необходимыми машинами. Между тем я смотрел на труд больше с точки зрения телесной подготовки к работе и способности к ней, чем с точки зрения получения какой-либо выгоды от нее Точно также на собственно «учение» я смотрел вообще, как на упражнение душевных сил» Нейгофский опыт не мог быть повторен в Стансе, да и вообще попытки повторить нейгофскую работу ни разу не были доведены до их осуществления и потом — ни в Бургдорфе, ни в Ифертене.
Зато в Стансе с особенной яркостью вскрываются основы нового воспитания, которое в условиях той эпохи было самым передовым социальным
Когда сгорела соседняя деревня Альтдорф, он собрал ребятишек и сказал им:
— Альтдорф сгорел, вероятно в настоящее время там около сотни детей без крова, без пищи, без одежды Не хотите ли вы просить власти, чтобы они поместили в наш дом детей двадцать?
Дети, по словам Песталоцци, с большим возбуждением, с большим чувством закричали все:
— Ну, конечно, обязательно!
Тогда он сказал им:
— Дети, подумайте, на что вы идете. Наш дом не имеет столько денег, сколько ему нужно, и вы можете попасть в такое положение, когда вам придется больше работать, меньше получать пищи, даже разделять с ними ваши одежды. Скажите теперь, что вы хотите этих детей взять к себе, зная хорошо, что благодаря им вы идете на все лишения…
Песталоцци сказал это очень твердо, подчеркивая трудности, на которые дети должны пойти. Тем не менее, дети настояли на том, чтобы предложение о передаче двадцати детей из Альтдорфа было сделано.
Как позже, при обосновании своего знаменитого «элементарного обучения», так и теперь при практическом осуществлении того, что он называл «нравственным элементарным образованием», Песталоцци исходил из основного требования — воспитывать, учить тому, что может быть непосредственно, на фактах понято ребенком. «Мой опыт показывает, — пишет он, — что все зависит от того, насколько каждое усваиваемое положение представляется бесспорно ясным благодаря осознанию непосредственного, связанного с реальными условиями опыта».
«Нравственное элементарное образование» покоится на трех основаниях— учит Песталоцци, — Во-первых, это достижение нравственного настроения на основе непосредственных восприятий; во-вторых, — это нравственные упражнения во всем том, что хорошо и правильно путем самоопределения и усилий; в-третьих, создание нравственного мировоззрения путем продумывания и сравнения правовых и моральных отношений, которые ребенок наблюдает в непосредственном своем окружении.
Нельзя не отметить и одну черту, которую мы с точки наших педагогических воззрений считаем резко отрицательной. Песталоцци прибегал к физическим наказаниям, давал своим воспитанникам пощечины. По его словам, они не сердились на него за это, даже соглашались. что с ними нельзя поступать иначе. Повидимому, родители смотрели на это иначе, так как сам Песталоцци рассказывает, что в деревне шли слухи о жестоком обращении с детьми.
Надо сказать, что Песталоцци категорически запрещал другим физические наказания в школе, но находил вполне естественным такие же наказания в семье. «Родительские — матери и отца — наказания редко производят плохое впечатление на детей. Совершенно иначе обстоит дело в школе, с наказаниями учителей, которые не живут с ними в постоянных непосредственных отношениях — днем и ночью — и не ведут вместе с ними домашнего хозяйства». Песталоцци считал себя здесь на положении отца семейства, а потому разрешал себе физически наказывать детей, так же, как потом — в Бургдорфе и Ифертене, в своих педагогических институтах, решительно запрещая всем остальным применять подобного рода наказания. Довольно наивно он сообщает о том, что «ни одно из моих наказаний» — речь идет о физических наказаниях — «не вызывало озлобления; напротив, дети радовались, когда я через минуту подавал им руку и целовал их Они показывали мне, что они довольны и радуются моим пощечинам…»
Трудно поверить!.. Впрочем, необходимо отметить, что в то время к физическим наказаниям, по средневековой традиции, относились как к чему-то необходимому и неизбежному не только дома, но и в школе. Но к Песталоцци мы предъявляем иные требования: он опередил свой век в области воспитания на много, здесь он стоял лишь на уровне либерально мыслящих людей своего времени. Даже от школьных наказаний он отказался далеко не сразу. По крайней мере, его лейтенант Глюльфи применяет в своей — идеальной с точки зрения Песталоцци — школе розги.