Пьесы
Шрифт:
ОНА. Неприятель, как и всегда на этой войне, появился неожиданно. Рядом с Андреем кто-то закричал, он обернулся и увидел толпу французов, вдруг оказавшихся прямо в центре каре, на расстоянии вытянутой руки. Никто не мог понять, как это произошло.
ОН. Стрелять было нельзя — вокруг были свои.
ОНА. Солдаты сошлись в штыковую.
ОН. Изо всех военных трудов штыковой бой — самый тяжелый. Тело человека — это не соломенное чучело. Кажется, что может быть проще — ты бежишь, размахиваешься, втыкаешь штык, выдергиваешь, бежишь
ОНА. Штык может запутаться в кишках.
ОН. Может застрять между ребрами.
ОНА. Может воткнуться в позвоночник.
ОН. Кроме того, человек, в которого ты втыкаешь штык, он ведь тоже не стоит на месте. Он кричит, машет руками. А в руках у него такое же ружье, как у тебя и у этого ружья тоже есть штык. Нет, все-таки убивать людей вручную — это тяжелая работа.
ОНА. Когда солдаты рассказывают о том, что многие годы помнят лицо первого убитого ими врага, знайте — это неправда. Алферов не запомнил ни одного лица. Он втыкал штык и вытаскивал его. Втыкал и вытаскивал. Он ни о чем не думал в этот момент. То, что произошло в этот день, он осознал позже. А произошло вот что.
ОН. Один из убитых им солдат, умирая, схватил его за ворот, дернул на себя и потащил за собой вниз, на землю. Алферов наклонился к нему. Солдат захрипел и протянул вперед обе руки.
ОНА. Одной рукой он сорвал нательный крест с шеи Алферова. А другой рукой вложил что-то в руку Алферова.
Пауза.
ОНА. Это был камень.
ОН. Вот этот камень?
ОНА. Да.
ОН. Зачем он это сделал?
ОНА. Неизвестно. Вряд ли умирающий солдат осознавал, что именно он делает. Это было непроизвольное движение рук во время агонии. И точно так же, не сознавая, что он делает, Алферов положил камень в подсумок, где хранились патроны. После этого он выпрямился, взял оброненное им ружье и до конца дня продолжал убивать французов.
ОН. В разгар боя Саксонская дивизия из трех тысяч солдат, сражавшаяся в рядах наполеоновских войск, перешла на сторону союзников.
ОНА. Страшная пустота зияла в центре французской армии, точно вырвали из неё сердце.
ОН. В шесть часов вечера стемнело и бой прекратился.
ОНА. Ночью французы начали отступление.
ОН. Союзники встали лагерем вокруг Лейпцига. Французов не атаковали, понимая, что загнанный в угол противник может быть смертельно опасным.
ОНА. Сидя у костра, Алферов достал из подсумка камень и посмотрел на него.
ОН. Ничего особенного. Камень как камень.
ОНА. Так закончился день 18 октября 1813 года.
ОН. Вчера прошел репортаж по телевидению. Утром о тебе написали все газеты.
ОНА. Все газеты в городе?
ОН. Все газеты в мире. Твое фото в балаклаве сегодня на обложке «Times».
ОНА. Эта смелая девушка бросила вызов обществу и государству. Церковь в России сегодня — лишь один из придатков государственной машины, министерство веры, которое занимается пропагандой
ОН. Для таких как она, тюрьма — недостаточное наказание. Нужно раздеть ее догола и выпороть на площади.
ОНА. Это не акт современного искусства и не политическая акция. Это акт веры. Алферова — это Жанна Д, Арк сегодня. Она святая!
ОН. Пусть она голая подметает улицы!
ОНА. У Алферовой появились последователи. Две девушки в балаклавах ворвались в храм Покрова-на-Козлене в Вологде и облили красной краской икону святого Паисия Угличского. В настоящее время возбуждено уголовное дело, ведется розыск преступниц.
ОН. Пусть теперь всегда ходит голая!
ОНА. Требуем немедленно освободить!
ОН. Голая!
ОНА. Святая!
ОН. Голая!
ОНА. Удивительно: все эти истинно верующие больше всего хотят раздеть меня догола.
ОН. Я послал запрос по поводу твоих данных. Адрес, фамилия, имя, отчество. Завтра придет ответ. Мы узнаем твое настоящее имя, и тебе будет предъявлено официальное обвинение.
ОНА. Не торопись. Завтра умеет удивлять.
Протокол допроса №4 от 19 октября 2013 года
ОН. Вчера наш губернатор Николай Камалов дал большое интервью местному телевидению. Он сказал, что власть защитит верующих граждан и накажет организаторов кощунства по всей строгости закона.
ОНА. Забавно, что наша власть всегда все принимает на свой счет. Что бы ни случилось — власть тут как тут — нет ли революции? Не готовится ли бунт? Ты думаешь, власти есть какое-то дело до чувств верующих? Я тебя умоляю, когда вера становилась угрозой для власти, верующих убивали десятками тысяч. Сейчас власть хочет спрятаться в церкви. Она использует верующих как заложников, как живой щит, рассчитывая, что именно по ним придется первый удар.
ОН. Еще Камалов сказал, что вдохновителями твоей акции стали западные спецслужбы. Все такие акции координируются из-за границы. Власть должна быть беспощадной к наемникам западных спецслужб, которые хотят установить контроль над нашими ресурсами.
ОНА. Знаешь, кто настоящие враги этой власти? Молодость, ум, образованность, свобода мышления. Эту власть расшатывают не западные спецслужбы, а книги, открытые границы, интернет…
ОН. Хорошо, пусть моя дочь никогда не прочитает Солженицына, но зато моя страна не будет управляться из Вашингтона.
ОНА. Разуй глаза! Твой губернатор говорит о патриотизме, а сам ворует миллионы из бюджета. Он ворует у тебя и твоей дочери и покупает дома в Майами. Как ты думаешь, когда он принимает по-настоящему важные решения, о чем он думает? Об интересах своей страны или о своем доме в Майами? Твоя страна и так управляется из Америки, только не из Вашингтона, а из
Майами. Патриотизм и религиозность наших чиновников — это товар исключительно для внутреннего употребления. Когда они выезжают за границу, они там поют совсем другие песни.