Петербург
Шрифт:
– Негусто сегодня, ну и ладно, – констатировал одноглазый. – Зато гостей уважили. Забирайте, теперь он ваш.
Мы с Аньей переглянулись.
– Мотоцикл. Наш, – на всякий случай уточнил я.
Одноглазый кивнул и расплылся в улыбке, которая, казалось, вот-вот развалит его пополам.
– Звучит заманчиво, – протянул я, почесав макушку. – Да только вот две проблемы. Первая – топливо. И вторая – болота. Не совсем понимаю, как нам по ним на байке скакать. До первой трясины, что ли, которых тут минимум по дюжине на квадратный километр?
– Зачем по болотам скакать? – слегка обиделся мутант. – Тут неподалеку перекресток
И тут я почувствовал взгляд Аньи. Не увидел, а именно почувствовал. Будто что-то нежное и теплое коснулось моей головы, причем не только снаружи, но и изнутри… И не знаю, то ли от взгляда этого, то ли еще от чего перед глазами яркой, неестественно яркой картинкой возникло воспоминание – я еду на мотоцикле по канату под куполом цирка, на мне дурацкая ковбойская шляпа, а над головой я раскручиваю лассо. Вот только непонятно, что именно я собрался заарканить, так как передо мной тьма, в которую уходит и в которой теряется серебряная струна каната…
Я мотнул головой, отгоняя слишком живую картину моего прошлого:
– Конечно.
– Вот и отлично, – обрадовался одноглазый. – Бензина много не дам, дефицит, но до конца Воздушной дороги вам его точно хватит.
– Я слышала, что ее контролируют банды рейдеров, – сказала Анья.
– Контролировали, – отозвался мутант. – Раньше. Сейчас дорогу держит только одна банда Черного Шака. Остальных Шак или уничтожил, или они сами ушли, предпочитая с ним не связываться. Отнесете ему записку от меня, и проблем не будет.
С этими словами одноглазый подобрал с земли кусок толстой жести и новым отростком, заменяющим руку, что-то на нем начертал. После чего протянул мне.
На мутном куске металла пузырились непонятные символы, написанные зеленоватой кислотой. Реакция еще шла, и жесть была горячей, словно ее только что прокалили на огне.
Анья бросила взгляд на надпись и приподняла бровь.
– Что это?
– Секретный язык Руин, – вновь осклабился одноглазый. – Иначе Шак не поверит, что это я написал, мы уже долгое время общаемся таким образом. Стало быть, не беспокойтесь. Он мой хороший приятель, так что доберетесь без проблем. Удачи.
То, что одноглазый называл «Воздушной дорогой», начиналось сразу за полем, поросшим густым колючим кустарником в рост человека, – естественной преградой для врагов, пожелавших бы штурмовать Новоселки с запада или с юга. Но одноглазый выделил нам проводника, неразговорчивого мута, смахивающего на глисту в скафандре. Вернее, в полупрозрачном шлеме-пузыре, внутри которого свободно, на триста шестьдесят градусов поворачивалась серая голова, покрытая скорбными морщинами. Полуметровый глист довольно сноровисто передвигался на нитеобразных ножках, так что мы едва поспевали за ним по секретной тропе, довольно узкой для двух путников и мотоцикла, ведомого за руль, – ехать по извилистой тропе, к тому же бугрящейся кочками, было решительно невозможно даже на малой скорости.
Но, к счастью, путь оказался недолгим. Стена кустов, сплошь покрытых длинными и острыми иглами, закончилась, и мы вышли на открытое место.
Это и правда когда-то был перекресток. Вернее, развязка некогда широкого шоссе и пересекающей его автомагистрали, размещенной на мощных бетонных опорах.
– Воздушная дорога, – восхищенно прошептала Анья.
Похоже, до сегодняшнего дня ей не приходилось видеть столь хорошо сохранившихся эстакад. Впрочем, это и неудивительно. Даже отсюда я видел, что бетонные опоры чуть ли не полностью покрыты крыш-травой, в то время как асфальтовое шоссе под эстакадой чуть ли не полностью разрушилось. Крыш-трава растение капризное, любит только определенные типы бетона, асфальта и кирпича. Потому в этом мире-Зоне часто можно встретить прекрасно сохранившееся здание рядом с руинами, почти полностью сровнявшимися с землей…
На эстакаду вел пологий въезд. Перед въездом много лет ржавел, но так и не рассыпался щит, на котором еще можно было различить надпись: «Западный скоростной диаметр». Вероятно, до Последней войны так называлась Воздушная дорога, по которой нам предстояло добраться до центра Руин, о которых упоминал одноглазый…
Диаметр и правда остался скоростным вплоть до настоящего времени. Благодаря крыш-траве, дорога почти не пострадала от времени, да и Последняя война обошла ее стороной. Лишь кое-где обвалились незначительные участки, обнажив частую сеть ржавой арматуры. Эти провалы вполне можно было объехать и на скорости, но я предпочел не гнать – так всегда проще заметить опасность…
Постепенно сплошной лес по обеим сторонам дороги, состоящий из кривых деревьев-мутантов, сменился городскими развалинами. Знакомый пейзаж постапокалипсиса, над которым, словно красная лабораторная лампа, зависло заходящее солнце. Красивая и жуткая картина погибшей цивилизации, в руинах которой до сих пор не угасла жизнь…
То, что она не угасла, стало наглядно и очевидно после того, как мы проехали километров десять. По правую сторону от дороги открылось поистине феерическое зрелище…
Это было похоже на огромную двухступенчатую башню-зиккурат, состоящую из двух усеченных пирамид, поставленных друг на друга. У меня в голове немедленно возникло красивое слово «террикон», обозначающее не особо красивый объект. А именно – отвал пустой породы в виде насыпи, либо могильник на месте огромной законсервированной городской свалки. Такие делали в начале двадцать первого века, когда границы мегаполисов стремительно расширялись и надо было куда-то девать огромные кучи мусора, слежавшегося за долгие годы. Переносить дорого и муторно, а планы застройки уже утверждены. Так что мусор просто спрессовывали в высокое плато и консервировали, пронизав странное с виду сооружение вентиляционными шахтами для выхода метана и других газов, образующихся при гниении органики.
И сейчас на огромном земляном зиккурате, густо поросшем серым мхом, паслись десятка два боевых роботов, сумевших выжить после Последней войны. Самые умные, самые хитрые, снабженные человеческим мозгом, адаптированным к экстремальному выживанию, пронизанным микросхемами и проводами, но – живым. Правда, жестко запрограммированным создателями боевых машин на три функции: подчиняться вышестоящему командованию, уничтожать врага любой ценой и выживать в самых кошмарных условиях. Но командование этих роботов погибло много десятилетий назад, обильно удобрив своими телами землю, которую его послали завоевывать. Так что у био остались лишь две функции – убийство и выживание.