Петербургские святые. Святые, совершавшие свои подвиги в пределах современной и исторической территории Санкт-Петербургской епархии
Шрифт:
Слабоумие и юродство не имеют между собой ничего общего. Наоборот, чтобы решиться на юродство, необходимо величайшее мужество, то есть наличие в человеке сильно развитой воли, и ясное сознание как о жизни вообще, так и об избираемом пути. Она избрала тяжелый путь юродства Христа ради. Облачившись в костюм мужа, она стала всех уверять, что Андрей Федорович вовсе не умирал, а умерла его супруга Ксения Григорьевна, и уже, никогда потом, не откликалась, если ее называли Ксенией Григорьевной.
Блж.
Существует предположение, что она несколько лет находилась в Алексеевской женской обители близ Арзамаса, основанной преподобным Феодором Санаксарским (Ушаковым).
В Петербурге, определенного местожительства Ксения не имела. Она целый день бродила по Петербургской стороне в районе прихода Церкви святого Апостола Матфея [16] .
16
Санкт-Петербург, угол Б. Пушкарской и Лахтинской ул. Утрачена.
Мало-помалу к странностям блаженной привыкли, поняли, что она не простая побирушка-нищая, а какая-то особенная. Многие поэтому стали жалеть ее, старались чем-либо помочь ей. Эта жалость особенно стала проявляться с того времени, как камзол и кафтан мужа на блаженной совершенно истлели, и она стала одеваться зимой и летом в лохмотья, а на босых ногах, распухших и красных от мороза, носила рваные башмаки. Видя едва одетую, измокшую или зазябшую юродивую, многие давали ей теплую одежду, обувь, милостыню, но Ксения ни за что не соглашалась надеть на себя теплую одежду и всю жизнь проходила в жалких лохмотьях – красной кофте и зеленой юбке, или, наоборот, – в зеленой кофте и красной юбке. Выбор этих цветов не случаен – это цвет мундиров российской армейской пехоты, в которой, вероятно, служил ее муж.
Санкт Петербург – военная столица, XVIII век время военных побед – облик блаженной Ксении противопоставлен облику героев того времени. Воин мужчина, а она – слабая женщина. Богатство дворцов, грохот пушек и парадов, чеканный слог приказов – и ее великое смирение, тихая, нищая, бездомная жизнь, малопонятная речь… Другой мир – иные ценности.
Милостыню она не принимала, а брала лишь от добрых людей «царя на коне» (копейки с изображением всадника), и тотчас же отдавала этого «царя на коне» таким же беднякам, как и сама она.
Ксения изредка заходила к своим знакомым, обедала у них, а затем снова отправлялась на улицу.
Где она проводила ночи, долгое время оставалось неизвестным. Этим заинтересовалась полиция. Оказалось, что Ксения, несмотря ни на какое время года, несмотря ни на какую погоду, уходит на ночь в поле, коленопреклоненно становится здесь на молитву и не встает уже до самого восхода солнца, попеременно делая земные поклоны на все четыре стороны.
Рабочие, возводившие каменную церквь на Смоленском кладбище, стали замечать, что ночью, во время их отсутствия на стройке, кто-то таскает на леса целые горы кирпича.
Оказалось, что это была раба Божия, блаженная Ксения.
– Когда ты спишь, Андрей Федорович? – спрашивали блаженную.
– Успеем выспаться в земле, – отвечала она. Блаженная Ксения очень заботилась, чтобы фундамент церкви укладывали особенно прочно.
– Много ей придется вынести, – говорила она, – но устоит… Ничего…
Действительно, в наводнение 1824 года, отображенное А.С. Пушкиным в поэме «Медный всадник», когда было разрушено кладбище, снесено множество крестов и могил, уничтожены кладбищенские книги, храм подвергся большой опасности, но все же устоял.
Ксения Блаженная подвигом духовной и телесной нищеты, любви к ближним и молитвою стяжала дар прозорливости. Этим своим даром многим помогала Ксения в деле жизненного устройства и душевного спасения, о чем свидетельствуют известные случаи, сохранившиеся в памяти жителей Петербургской стороны:
Однажды Ксения, зайдя в гости к купчихе Крапивиной, беседовала с хозяйкой и принимала от нее угощения. Жалея молодую купчиху, столь радушно ее принимавшую, и предвидя ее близкую смерть, Ксения пожелала сказать ей о необходимости должного христианского приготовления к смерти. Посему, входя, она во всеуслышание сказала между прочим: «Вот зелена крапива, а скоро-скоро завянет». Все слышавшие это гости Крапивиной не придали словам Ксении должного внимания, однако позднее, после внезапной скоропостижной смерти молодой купчихи, вспомнили эти слова и были поражены.
В другой раз пришла Ксения к своей хорошей знакомой Параскеве Антоновой, которой она раньше подарила дом свой, и говорит ей: «Вот ты тут сидишь да чулки штопаешь и не знаешь, что тебе Бог сына послал! Иди скорее на Смоленское кладбище!».
Антонова, поспешно побежала на Смоленское кладбище. На одной из улиц Васильевского острова вблизи Смоленского кладбища Антонова увидела большую толпу. Оказалось, что какой-то извозчик сбил с ног беременную женщину, которая тут же на улице разрешилась от бремени мальчиком, а сама скончалась. Параскева Антонова взяла ребенка к себе. Узнать, кто была его умершая мать, кто был его отец, несмотря на усиленные старания, как Петербургской полиции, так и самой Антоновой, не удалось.
Она дала ему прекрасное образование и воспитание. Впоследствии он сделался видным чиновником и до самой смерти берег и покоил свою приемную мать.
Евдокия Денисьевна Гайдукова, скончавшаяся в 1827 году, принадлежала к числу тех лиц, которых любила и иногда посещала блаженная Ксения. Однажды обрадованная ее приходом, Евдокия Денисьевна поспешила накрыть на стол, усадила за стол Ксению и стала угощать ее, «чем Бог послал». Кончился обед. Евдокия Денисьевна стала благодарить Ксению за ее посещение и извиняться за плохое угощение.
«Не взыщи, – говорила она, – голубчик, Андрей Федорович, больше мне угостить тебя нечем, ничего сегодня не готовила».
«Спасибо, матушка, спасибо за твое угощение, – ответила Ксения, – только лукавить-то зачем? Ведь побоялась же ты дать мне уточки!»
Сильно сконфузилась Евдокия Денисьевна; в печи у нее действительно была жареная утка, которую она приберегла для отсутствующего мужа. Тотчас же бросилась Евдокия Денисьевна к печке и стала вынимать оттуда утку. Но Ксения остановила ее: «Нет, нет, что ты! Не надо, не надо, я не хочу утки. Ведь я знаю, что радехонька меня всем угостить, да боишься своей кобыльей головы. Зачем же его сердить?»