Петербургский ростовщик
Шрифт:
Лоскутков. Не могу-с; десять, если угодно.
Краснохвостов (подумав). Ну, давайте десять… мне же легче будет выкупить.
Лоскутков (записывает что-то в большую книгу и потом отдает деньги). Коли не выкупите через месяц… уж не прогневайтесь.
Краснохвостов. На днях же приду (ловко расшаркивается), непременно приду.
Акулина Степановна. Коли не замерзнешь!
Краснохвостов. Только, знаете, вы уж, пожалуйста, никому… (Уходит напевая.)
А мой удел -- сердечный холод
И безнадежная любовь.
Лоскутков.
Акулина Степа‹новна›. Ну, полно! уж захотел у этого фуфлыжника, прости господи, что-нибудь в кармане найти! Давай же салопишко-то…
Лоскутков. Сейчас.
Лоскутков, Акулина ‹Степановна› и Лиза.
Лиза (входит в салопе и шляпке). Ну, папенька, я совсем готова, иду к Александре Григорьевне.
Лоскутков. Ну бог с тобой, матушка! Только не засиживайся, пожалуйста. Помни, что у тебя есть отец…
Акулина Сте‹пановна› (бросаясь за уходящей Лизой). На-тко! вона какой грех!.. Господи! Мать пресвятая богородица!.. Постой, плут ты, разбойник… душа бусурманская, картофельная… в чужие салопы дочку рядить… вишь, собралась гулять… и горя нет, что салоп-от чужой… мошенник! душегубец! (Тащит салоп.) Снимай-ка! снимай, голубушка!
Лоскутков. Не снимай! (Старухе.) Деньги!
Акулина Степановна. Вот тебе, разбойник, твои окаянные деньги! (Бросает ему деньги.) Дочь в мой салоп нарядил… дышло ты окаянное!
Лоскутков. А что же? неужто мне из-за своих денег да еще на салопы тратиться? (Берет салоп и отдает ей.) Уж приди когда опять… вдвое сдеру!
Акулина Степановна. Не приду! нога моя не будет у тебя; по всему околотку расславлю разбойника! механик ты этакой! (Уходит.)
Лоскутков и Лиза (плачущая).
Лоскутков. Вот уж подлинно баба глупая! Как будто что-нибудь сделается салопу! (Лизе.) Ну а ты уж вот и расхныкалась… неприлично… ей-богу, неприлично… Вот завтра, а может быть, и сегодня еще кто-нибудь салоп принесет… ну тогда и пойдешь к Александре Григорьевне.
Лиза. Да я сегодня обещала прийти!.. Стыдно вам! у родной вашей дочери салопишка нет… да не только салопа… платьишка даже нет!.. всё должна в чужих обносках ходить… идешь да боишься: опять, того и гляди, случится, как в прошлом году… Привязался ко мне на улице какой-то господин… "Где ты, голубушка, этот салоп взяла? Это, говорит, салоп моей жены…" -- да чуть меня в полицию не потащил… Срам с вами! Вы хуже жида, папенька, уж всякий скажет, что вы хуже жида… Недаром она вас разбойником обругала… уж точно, настоящий разбойник! Вот я читала в одной книге про какого-то Мефистофеля, который, говорят, превращался в собаку и ел живых людей. Уж нечего сказать, вы настоящий Мефистофель!
Лоскутков. Разбойник! Мефистофель! Откуда она таких слов набралась? Дура сморозила, а ты и повторяешь: разбойник! У разбойника и руки в крови, и рожа так смотрит… да еще Мефистофеля какого-то тут приплела!
Стыдно родителя звать Мефистофелем,--
Я тебя нянчил, кормил…
Лиза.
Тухлой салакушкой, мерзлым картофелем…
Лоскутков.
Свежей водою поил.
Можешь рядиться ты в платья блестящие
С барынь богатых, больших.
Лиза.
Лучше б одно, да свое, настоящее,
Чем два десятка чужих!
Платья все выкупить могут решительно --
Пусто вдруг станет в шкафах,
И я останусь… подумать мучительно!
В чем же? В одних башмаках!
Лоскутков.
Что ж тут стыдиться-то? таять в истерике,
Выть из таких пустяков?
– -
Дикие, слышал я, ходят в Америке
Даже и без башмаков!
Ну, полно хныкать-то… хочешь непременно идти, так иди; я тебя не удерживаю.
Лиза. Да в чем я пойду?
Лоскутков (накидывая на нее шинель). А вот… что тут за церемонии… некрасиво, да тепло.
Лиза. Подите вы! еще бы вы в салоп нарядились, да по Невскому прогулялись.
Лоскутков. И наряжусь, ей-богу, наряжусь… Вот только ни одной шинели не будет… покупать не стану… Раз, помню, со мной и случилось… да не то чтобы из каких-нибудь пустяков, шинели или там сюртука… а то казус пренеприятный! вот я поскорей шинель в рукава… подпоясался поплотней… да так целые три недельки и выходил… даже в гостях несколько раз был… Ну, знакомый человек обедать зовет… жаль отказаться… "Что,-- говорит,-- ты, Потап Иваныч, в шинели?" -- Да обет,-- говорю,-- дал не снимать шесть недель,-- ношу вместо траура… а у меня, кстати, тогда только что жена умерла,-- "Хорошее дело,-- говорит,-- обеты надобно исполнять". Вот так-то!.. век живи, век учись!.. а то расхныкалась… Чем худа шинель? (Надевает и с важностью прохаживается.)
Слышен звонок.
А, кого-то еще бог дает… ну, марш в свою комнату.
Лоскутков и Ростомахов.
Ростомахов. Здравствуйте, почтеннейший… читал я в газетах, у вас, говорят, продается картина с изображением трех собак, двух свиней, барана и человека в черкесской шапке,-- мне, признаться, и свиньи ваши, и человек, и бараны -- наплевать!.. А вот собаки меня интересуют -- я собак чрезвычайно люблю; даже, могу вам сказать, уважаю. Собака -- это превосходнейшее произведение природы; лучше человека… человек -- тунеядец, свинья, с позволения сказать, разные мерзости делает, обкрадывает господ, а собака,-- поверите ли, почтеннейший,-- я сам жалею, что не родился собакой… а? лучше бы… а? да говорите же, почтеннейший! (Довольно сильно толкает его в плечо.)
Лоскутков (струсив). Совершенная правда… я даже сам чувствовал иногда желание превратиться в собаку… собаке и платья никакою не надо, и квартиры может не нанимать, и даром ее добрый человек покормит… совершенная ваша правда… бедному человеку гораздо выгоднее родиться собакой.
Ростомахов. То-то же, мой почтенный! Да будь вы собакой, я же за вас рублей бы пятьдесят, а может, и сотню дал… а теперь, по правде сказать, гроша не дам! Ха-ха-ха! Ей-богу, медного гроша не дам… Что вы так сморщились и сычом на меня смотрите…- а?