Петербургский рубеж
Шрифт:
— Удивительно, — сказал император, — в самом деле можно будет из Петербурга переговариваться с Порт-Артуром, словно по телефону?
— Да, ваше величество, причем качество приема будет во много раз лучше, чем качество телефонного разговора. И другие радиостанции не смогут прослушать этот разговор.
В это время в дверь постучали. Получив разрешение, в столовую вошел Бесоев с ноутбуком под мышкой. Он с любопытством посмотрел на Николая II. Все-таки не каждый день можно увидеть живую легенду — последнего российского самодержца. Хотя
Установив ноутбук на столе, я включил питание. Николай, с изумлением, словно ребенок, наблюдающий за выступлением фокусника-иллюзиониста, смотрел на загрузку ноутбука. Мы с Ниной Викторовной решили показать царю фильм, рассказывающий о трагической судьбе династии Романовых.
Николай уже был знаком с кинематографом. В Александровском дворце Царского Села даже был оборудован кинозал, где Николай со всей семьей смотрел незамысловатые сценки, снятые просто так, чтобы позабавить зрителей. Но то, что он увидел на мониторе ноутбука…
Фильм был смонтирован нашими умельцами с телеканала «Звезда». Ведущая, наша прекрасная Ирочка, профессионально поставленным голосом телерепортера рассказывала о том, как вызревала революция в России, как многие из высшего света Санкт-Петербурга буквально из штанов выпрыгивали, чтобы опорочить царскую власть, мечтая о свержении самодержавия. Вот пошли кадры (документальные и постановочные) о Февральской революции.
Ирочка голосом жрицы из древнегреческой трагедии вещала о предательстве командующих фронтами (в числе их был и великий князь Николай Николаевич) и о великом князе Кирилле Владимировиче, который с алым бантом на груди привел к Таврическому дворцу свой Гвардейский флотский экипаж, для того чтобы «встать на защиту революции».
Я посмотрел на Николая, который впился глазами в экран и, не отрываясь, смотрел на страшные для него кадры. Увидев, как торжествующие красногвардейцы прикладами сбивают с вывески одного из «поставщиков двора его императорского величества» двуглавого орла, он скрипнул зубами и что-то пробормотал под нос. Мне показалось, выругался. Такое случалось с ним нечасто.
Потом пошли кадры с Керенским, солдатами, братающимися с немцами и толпами дезертиров, бросивших фронт и разъезжающихся по домам. Тут же была вставочка с киношным Бумбарашем, который ехал на паровозе домой, напевая: «Наплявать, наплявать — надоело вая-вать…»
Ирочка бесстрастным голосом рассказывала о ссылке царской семьи в Тобольск, о попытках Бонапарта российского розлива — генерала Корнилова — установить военную диктатуру, о Главноуговаривающем Керенском, который приложил все силы, чтобы окончательно развалить страну. В Киеве бесновались самостийники, в Гельсингфорсе — финские националисты, призывавшие выгнать русских со священной земли Суоми и резавшие глотки
Сказано было и о решении союзников по Антанте, которые втайне решили в случае победы не отдавать России Проливы и вообще за долги ввести что-то вроде «внешнего управления».
И как кульминация — Октябрь 1917 года, приход к власти большевиков. Смольный, Ленин, заявляющий о том, что «революция, о которой мечтал пролетариат, свершилась». В прокуренном зале Смольного всеобщее ликование.
Этими кадрами и закончилась первая часть фильма. Николай повернулся ко мне всем туловищем.
— Скажите, господин Тамбовцев, — хриплым голосом сказал он, доставая откуда-то из внутреннего кармана своего полковничьего мундира кривую пенковую трубку, — всё, что я сейчас увидел — правда?
— Истинная правда, ваше величество, — ответила царю Нина Викторовна. — Всё именно так и было в нашей истории. Крах государства, крах династии, полный распад когда-то единой державы.
— А что у вас во второй части? — поинтересовался Николай, вставляя в мундштук папиросу и прикуривая дрожащими руками.
— Ваше величество, — ответил ему я, — прежде чем мы покажем вам вторую часть, я хотел бы спросить — хватит ли у вас мужества и сил увидеть страшные для вас кадры?
Услышав это, император побледнел.
— А что, господа, было в нашей истории еще что-то более ужасное, чем то, что я уже увидел?
Мы с Ниной Викторовной переглянулись.
— Да, ваше величество, вы увидите самые страшные для вас кадры. Возможно, я буду слишком жесток, но должен напомнить вам ту истину, которой пренебрег злосчастный Людовик Шестнадцатый: корона самодержца, в отличие от шляпы, снимается только вместе с головой.
Николай побледнел, сделал глубокую затяжку, а потом сказал обреченно:
— Будь что будет… Господа, покажите мне вторую часть вашего фильма…
Немногие видели плачущего царя. Мы с Ниной Викторовной были среди этих немногих. Николай воспаленным взором впился в экран ноутбука, где эпизод за эпизодом разворачивалась трагедия царской семьи. Когда дело дошло до ее расстрела в подвале Ипатьевского дома, император схватился за голову и даже не сказал, а прорычал:
— Ради бога, прошу вас, остановите это!
Я щелкнул мышкой, залитый кровью подвал исчез, и на экране появилось изображение крейсера «Москва», идущего полным ходом. Аут, занавес!
Видимо, устыдившись проявления своих чувств, царь резко поднялся со стула, отошел к окну и долго смотрел в ночную тьму. Потом он вытер лицо платком, закурил папиросу и сосредоточено наблюдал за струйками табачного дыма. В черном стекле окна было видно яркое, как фальшфейер, отражение огонька тлеющей папиросы. По-видимому, успокоившись, Николай повернулся к нам.
— Господа, — сказал он, — этот день был самым страшным днем в моей жизни. Семья — это самое дорогое, что есть у меня. И вот такой конец… — он то ли вздохнул, то ли всхлипнул.