Петля гистерезиса
Шрифт:
— Это как же понимать? — спросил Иаков.
— А очень просто. Он пояснял, что легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому человеку попасть в рай.
— Вот это здорово! — хлопнул себя по ляжкам Иоанн. — Как, говоришь? В игольное ушко?! Ну, удружил! Да я б такого проповедника на руках носил, ноги бы ему мыл!
Богатый опыт истории научного атеизма подсказал Курочкину, что его лекция об основах христианского учения воспринимается не совсем так, как следовало бы, и он попытался исправить положение.
— Видите
— Это еще почему? — спросил Зеведей. — Какой же болван будет подставлять другую щеку? Да я бы как размахнулся!
— Непротивление злу, — пояснил Курочкин, один из краеугольных камней христианства. Считается, что человек, который не отвечает на зло злом, спасает тем самым свою душу. Немудрено, что ослепленные этим учением люди шли на смерть во имя господа бога.
— На смерть? — усомнился Фома. — Ну уж это ты того… заврался!
— Ничего не заврался! — запальчиво ответил Курочкин. — Сколько народа гибло на аренах Рима! Если не знаешь, так и не болтай по-пустому!
— Зачем же они шли на смерть?
— Затем, что во все времена человек не мог примириться с мыслью о бренности всего сущего, а Христос обещал каждому праведнику вечное блаженство, учил, что наше пребывание на земле — только подготовка к иной жизни там, на небесах.
— Н-да! — сказал Иуда. — Дело того стоит! А чудеса он являл какие-нибудь, твой Христос?
— Являл. Согласно преданиям, он воскрешал мертвых, превращал воду в вино, ходил по воде, как по суше, изгонял бесов, на него сходил святой дух. Все это, конечно, реминисценции других, более отдаленных верований.
— Чего? — переспросил Иуда. — Как ты сказал? Риме…
— Реминисценции.
— А-а-а! Значит, из Рима?
— Частично христианство восприняло некоторые элементы греческой и римской мифологии, частично египетского культа, но в основном оно сложилось под влиянием заветов Моисея, которые являются тоже не чем иным, как мистификацией, попыткой увести простой народ от…
— А твой Христос чтит закон Моисея? — перебил Иаков.
— Чтит.
— Значит, праведный человек!
Прошло еще не менее часа, прежде чем Курочкину удалось удовлетворить любопытство слушателей, забывших о том, что нужно ставить сети.
Багровый диск солнца уже наполовину зашел за потемневшие вершины гор. Курочкин взглянул на запад, и два ярких огненных блика загорелись на его линзах. Сидевший напротив Иаков ахнул и отшатнулся. От резкого движения утлая ладья накренилась и зачерпнула бортом воду.
С криком «Так я и знал!» Курочкин вскочил, но, запутавшись в балахоне, полетел вперед, боднул в живот Зеведея, пытавшегося выправить крен, и все оказались в воде.
Леденящий ужас сковал не умеющего плавать Курочкина.
Однако не зря Казановак комплектовал реквизит лучшими образцами швейной промышленности. Необъятный балахон из нейлоновой ткани надулся исполинским пузырем, поддерживая своего владельца в вертикальном положении.
Вскоре, осмелевший от такого чудесного вмешательства судьбы, Курочкин даже начал размахивать руками и давать советы рыбакам; как совладать с лодкой, которая плавала вверх килем. В конце концов, подтянутый багром Фомы христов следопыт снова водрузился в лодку, направившуюся к берегу.
В общем, все обошлось благополучно, если не считать потерянной сети, о которой больше всего горевал Зеведей.
— Скажи, — спросил он, нахмурив брови, — если ты знал, что лодка перевернется, то почему не предупредил? Я бы переложил сеть к Иуде.
— Я не знал, честное слово, не знал! — начал оправдываться Курочкин.
— Ты же сам сказал, — вмешался Иоанн, — крикнул: «Так я и знал!»
Курочкин взглянул на здоровенные кулаки рыбаков, и у него засосало под ложечкой.
— Видишь ли, — дипломатично начал он, обдумывая тем временем какое-нибудь объяснение, — я не мог тебя предупредить.
— Почему?
— Потому что… потому что это тебе бог посылал испытание, — нахально вывернулся Курочкин, — испытывал тебя в беде.
— Бог? — почесал в затылке Зеведей. Кажется, аргумент подействовал.
— Бог! — подтвердил, совершенно обнаглев, Курочкин. — Он и меня испытывал. Я вот плавать не умею, но не возроптал, и он не дал мне утонуть.
— Верно! — подтвердил Иаков. — Я сам видел, как этот назаретянин шел в воде и еще руками размахивал, а там знаешь как глубоко?
— Гм… — Зеведей сокрушенно покачал головой и начал собирать сучья для костра.
Солнце зашло, и с озера поднялся холодный ветер. У промокших рыбаков зуб на зуб не попадал. Один лишь Курочкин чувствовал себя более или менее сносно. Спасительная синтетическая ткань совершенно не намокла.
Зеведей разжег костер и, приладив перед огнем сук, развесил на нем промокшую одежду. Его примеру последовали Иоанн и Иаков.
— А ты чего?
— Спасибо! — сказал Курочкин. — Я сухой.
— Как это сухой? — Иоанн подошел к нему и пощупал балахон. — Верно, сухой! Как же так? Курочкин промолчал.
— Нет, ты скажи, отчего ты не промок? — настаивал Иоанн. — Мы промокли, а ты нет. Ты что, из другого теста сделан?!
— А если и из другого?! — раздраженно сказал Курочкин. Он все еще испытывал лихорадочное возбуждение от своего чудесного спасения. — Чего вы пристали?!
— Так чудо же!
Курочкину совсем не хотелось пускаться в объяснения. Запустив руку в сумку, он нащупал бутылку водки, отвинтил пробку и, сделав основательный глоток, протянул ее Иоанну.
— На, лучше выпей!