Петр и Петр
Шрифт:
— Да,— говорит старик,— узнаю, это он, монтер.
— Садитесь, Клятов,— говорит Панкратов.— Груздев, встаньте.
Поднимается Груздев. Он стоит опустив голову, не потому, что хочет скрыть свое лицо от Никитушкина, а потому, что не хочет встречаться взглядами с публикой, сидящей на скамьях.
— Поднимите голову, Груздев! — резко говорит Панкратов и опять ласково обращается к Никитушкину. — Посмотрите, пожалуйста, товарищ Никитушкин, на подсудимого Груздева, он вам не напоминает второго грабителя?
Никитушкин долго смотрит и отрицательно качает головой:
— Не могу сказать. У того ведь лицо было платком закрыто, а голоса его я не слышал. Так что нет, не могу сказать.
— Товарищ прокурор,— обращается Панкратов к Ладыгину,— у вас есть вопросы?
— Есть,— говорит Ладыгин и поворачивается к Никитушкину: — Скажите, пожалуйста, товарищ Никитушкин, Клятов был в перчатках, когда они ворвались в квартиру?
— Да,— кивает головой Никитушкин.— В черных перчатках.
— А второй грабитель был тоже в перчатках?
— Да,— говорит Никитушкин,— только в желтых.
— А в каком костюме был второй грабитель?
— В светлом, кажется. Так мне теперь кажется. Летний такой костюм.
— Такой, как сейчас на подсудимом Груздеве? Никитушкин всматривается в Петра.
— Как будто… Как будто нет. Я, впрочем, плохо помню. Я не могу сказать.
— Вы сказали сейчас, что второй преступник, тот, которого Клятов назвал Петром, был в светлом летнем костюме. Но на предварительном следствии вы показывали, что второй грабитель, Петр, был в темноватом костюме. Когда вы были точны, тогда или сейчас?
Никитушкин молчит, думает, наконец говорит, будто колеблясь:
— Мне трудно сказать. Тогда, вероятно, сознание было у меня затемненное. Теперь мне кажется, что он был в светлом костюме. В то время мне все виделось как в дурном сне. Я боюсь дать неправильные показания.
— В туфлях или ботинках был грабитель? — спрашивает Ладыгин.
— Этого я не помню. Кажется, даже не видел.
— Больше у меня нет вопросов,— говорит Ладыгин.
— Товарищи защитники? — спрашивает Панкратов.
— У меня нет,— качает головой Грозубинский.
— У меня есть,— говорит Гаврилов.— Скажите, товарищ Никитушкин, значит, Клятов называл второго грабителя Петром?
— Да,— говорит Никитушкин.
— Может быть, он говорил как-нибудь иначе? Петя, скажем, или еще как-нибудь. Вы точно помните, что он сказал: «Петр»?
— Точно помню,— говорит Никитушкин.
— У меня больше вопросов нет.
— Подсудимые, у вас есть вопросы?
Подсудимые по очереди встают и говорят, что у них вопросов нет.
— Спасибо, товарищ Никитушкин,— говорит Панкратов.
Сын отводит старика на скамью, усаживает его и сам садится рядом.
— Пригласите свидетельницу Груздеву,— говорит Панкратов.
Офицер выходит из зала, из коридора слышен его голос: «Свидетельница Груздева»,— и в зал входит Тоня.
— Подойдите, пожалуйста, сюда,— говорит Панкратов.
Тоня подходит к судейскому столу.
— Вы Антонина Ивановна Груздева? (Тоня кивает головой.) Вы вызваны свидетельницей по делу вашего мужа. Вы обязаны говорить всю правду, и только правду.
Не видно, чтоб Тоня волновалась, хотя, конечно, она волнуется.
— Кем вы приходитесь подсудимому Груздеву?
— Я его жена,— говорит Тоня.
— Когда вы поженились?
— Четыре года назад.
— Вы продолжаете жить вместе?
— Нет.
— Почему? (Тоня молчит.) Вы развелись с Груздевым?
— Нет,— говорит Тоня.
— Почему же вы не живете вместе?
— Он сам не захотел,— говорит Тоня.— Он совестился, что пьет. Иногда спьяну скандалы устраивал, ругался и очень потом совестился. И решил, что уйдет и вернется, когда возьмет себя в руки и пить перестанет.
— У вас есть дети?
— Сын.
— Сколько ему лет?
— Два года.
— Груздев давал вам деньги на содержание сына?
— Да, конечно, давал. Он в бухгалтерии заявление оставил. Мне половину его зарплаты переводили.
— До каких пор вам переводили деньги?
— Пока его не уволили.
— Сколько времени назад его уволили?
— Кажется, года полтора.
— Значит, вы получали деньги только первые полгода жизни ребенка?
— Да, первые полгода,— упавшим голосом отвечает Тоня.
— У представителя обвинения есть вопросы?
— Да, есть. Скажите, Груздева, вот вы говорите, что подсудимый Груздев много пил и спьяну устраивал скандалы. Часто он скандалил?
— Да нет, не так часто.— Тоня очень растеряна. Она упомянула о скандалах для того только, чтобы сказать, что не бросил ее Груздев, а просто совесть его замучила. А получается так, будто она пожаловалась суду, что Петя скандалил.
— Ну все-таки — каждый день?
— Ой нет, что вы!
— Через день?
— Да нет!
— Раз в неделю?
Тоня собралась с духом. Она как-то вытянулась вся и, кажется, даже как будто стала и ростом выше.
— Я хочу вот что сказать,— говорит она,— конечно, муж мой и пил сильно, и, бывало, скандалил, и, конечно, теперь уж он привык пить, и ему трудно отказаться от рюмочки. Но только он не оттого пил, что бездельник или бродяжка. Жизнь у него неудачно сложилась. От друзей он отстал: они вон какие, а он вон какой! В жизни ничего не добился. Перед женой ему совестно, что вот он какая-то вроде пустышка. И силы у него нет. А выпьет, захмелеет, и кажется ему, что он все ошибки жизни исправит, семью обеспечит, сына мужчиной вырастит. А протрезвеет и видит: еще больше нагрешил. Он очень совестливый человек, на редкость совестливый. Но только очень слабый. А к совести надо еще и силу иметь. А то что ж от совести без толку мучиться. Ни себе, ни другим не легче. А что он мне деньги не присылал, так разве мы не муж и жена? Мужу плохо — жена продержится. Жене плохо — муж поможет, вот как я понимаю.