Петр Первый
Шрифт:
Головкин, которому царь поручил вести расследование, приглашает Искру и Кочубея в район Смоленска, где находился царь, якобы для доверительных разговоров. Подлинная цель вызова доносителей состояла, однако, не в том, чтобы с их помощью выяснить истину, а в том, чтобы схватить их вдали от Украины и расправиться с ними. Об этом коварном плане царь поспешил уведомить Мазепу, «яко верного человека»: вызванные Кочубей и Искра будут «тихим образом» взяты под стражу. «А пока оные попадутся, извольте о сем деле тихо держать, якобы не ведаете».
Надобности осуществлять хитроумный план не было — Кочубей и Искра сами отдались в руки правительства. Во время следствия престарелый Кочубей и больной Искра, не выдержав пытки, отказались от своих обвинений Мазепы в измене.
Петра в этой истории интересовало не содержание доносов на гетмана — в его верности он нисколько не сомневался, а цели, преследуемые доносителями: не инспирирован ли этот донос ставкой Карла XII, не пытались ли шведы лишить гетмана доверия царя в тот самый момент, когда тревожная обстановка требовала объединенных усилий русских и украинцев. Дополнительное следствие никаких данных на этот счет не обнаружило. На вопрос, какой казни подвергнуть доносителей, Петр ответил: «Не иною, что какою ни есть, только смертью, хоть головы отсечь, или повесить — все равно».
Вслед за этим Кочубей и Искра были отправлены к Мазепе, и торжествовавший гетман был свидетелем того, как 14 июля 1708 года под ударами топора скатились с помоста две головы. Только после этого Мазепа облегченно вздохнул — его разоблачение не состоялось. С места казни он отправил царю письмо с благодарностью за оказанное ему доверие и «справедливый» суд над клеветниками. Петр ответил посланием, еще более утверждавшим Мазепу в том, что его кредит нисколько не пошатнулся: «Как прежде, так и ныне за непоколебимую верность твою, верного поданного нашего, к нам, великому государю, никогда в милости нашей не оставим».
Изменнические намерения Мазепы имели давнюю историю. На путь предательства он вступил еще в конце 1680-х годов.
В 1690 году он в письме польскому королю Яну III выражал намерение вернуть Украину под власть панской Польши. Тогда осуществить это не удалось, но тайные связи продолжались. Они усилились после того, как шведский король посадил на польский престол Станислава Лещинского. В 1707 году, то есть во время подготовки Карлом XII вторжения в Россию, Мазепа заключил договор со Станиславом Лещинским и шведским королем. Лещинскому он обещал Левобережную Украину. Не скупился Мазепа на посулы и шведскому королю: в случае прихода шведов на Украину он снабдит их продовольствием и фуражом, а также предоставит им зимние квартиры в Стародубе, Новгород-Северском, Батурине и других городах. Содержание договоров Мазепа, разумеется, держал в строжайшей тайне. Он умел ловко прикидываться, годами скрывать подлинные намерения, плести интриги.
Петр обладал удивительной способностью разбираться в людях, угадывать таланты, умело направлять их и использовать в интересах дела. «Птенцы гнезда Петрова» даже после смерти царя еще долго будут давать о себе знать на самых разнообразных поприщах. Можно лишь поражаться, но невозможно объяснить, как у царя не хватило проницательности, чтобы за слащавыми улыбками, подобострастной речью, уснащенной комплиментами, и выражением внешней покорности разглядеть подлинное лицо гетмана.
Мазепа вел сложную игру, и она ему вполне удавалась вплоть до перехода на сторону шведов. Царю он отправляет верноподданнические донесения и одновременно сообщает Карлу XII, что с нетерпением ждет его прихода «яко единого того в сему намеренному делу щастия; есть ли же и король Станислав с помощными силами не умедлит, то уже в руках наших виктория».
Чем ближе Карл XII подходил к Украине, тем труднее Мазепе было лавировать. Ему, например, никак не хотелось выводить украинские полки за пределы Украины, и он, ожидая прихода шведов, не выполняет предписания Петра двинуть эти полки вверх по Днепру под тем предлогом, что он, Мазепа, болен настолько, что не может ездить верхом. Понимая, что одной болезнью нельзя оправдать своего отказа, Мазепа придумал еще один довод, в глазах царя оказавшийся вполне убедительным: остаться ему, Мазепе, на Украине тем более необходимо, что он не имеет человека, который бы «сердцем и душою верно и радетельно вашему царскому величеству под сей случай служил». В последующие дни в каждом из донесений царю, Меншикову и Головкину Мазепа настойчиво повторял, что на Украине неспокойно, что шведы могут получить поддержку от крестьян и горожан, что может разгореться «бунтовничий пожар» и что без его присутствия здесь не обойтись. Петр и на этот раз поверил Мазепе и велел оставить его на Украине, «понеже большая польза его в удержании своих, нежели в войне».
Между тем Меншиков для обсуждения каких-то неотложных дел затребовал Мазену в свою ставку. Гетман почуял недоброе и лихорадочно размышлял о том, под каким предлогом можно отказаться от встречи с князем. А вдруг вызов являлся ловушкой Меншикова, быть может, уже осведомленного о его, гетмана, изменнических намерениях?
Мазепа решил не ехать, послал к Меншикову своего племянника Войнаровского. Тот поехал к князю с сообщением, что гетман тяжело болен, что его готовят к соборованию. 20 октября Меншиков отправляет письмо царю: «И сия об нем ведомость зело меня опечалила, первое, тем, что не получил его видеть, которой зело был здесь нужен; другое, такова доброво человека, ежели от болезни его бог не облегчит».
«Добрый человек» в эти часы метался не в жару, а в сомнениях: ехать или же ехать к Карлу? В принципе вопрос решен давно, но является ли данный момент самым благоприятным для ответственного шага? Старый интриган понимал, что изменюй он ставит на карту все: несметные стяжания, накопленные за два десятилетия своего гетманства, булаву и даже жизнь. Призвал сообщников, спрашивает: «Послать к королю или нет?» Те ответили: «Как же не посылать — давно пора, не надобно откладывать!»
Пока велись эти разговоры и наспех составлялась грамота шведскому королю, к Мазепе прискакал Войнаровский с сообщением, что на следующий день сюда прибудет Меншиков, чтобы проститься с умирающим гетманом. Мазепа, только недавно жаловавшийся, что не переносит верховой езды, садится на коня и «помчался как вихрь» сначала в Батурин, затем, на другой день, переправившись через Сейм, прибыл в Короп, где переночевал. 24 октября Мазепа встретился со шведским полком, отправил гонцов к королю и, теперь уже не спеша, ибо находился под охраной шведов, двинулся к его лагерю.
Переполох в стане Мазепы оказался преждевременным. Меншиков действительно отправился к гетману, но отнюдь не для того, чтобы взять его под стражу, а чтобы проститься с ним. На пути в Борзну, где намечалось соборование, Меншикову сообщили, что гетман «тиранился в Батурин». Это показалось подозрительным. Князь вспомнил, что Войнаровский уехал от него ночью, тайком, не попрощавшись. Подозрительность росла по мере продвижения Меншикова по следам Мазепы: прибыл в Батурин, но там гетмана уже не было, на пути в Короп ему сообщили, что Мазепа переправился через Десну. Меншиков сопоставляет все события последних дней и приходит к выводу: гетман изменил, перебежал к Карлу XII. Срочно отправляется донесение царю. Новость для Петра была громом среди ясного неба. В отношениях с людьми, его окружавшими, он придерживался крайностей: безоговорочное доверие и уважение сменяется такой же безоговорочной враждебностью. Мазепа принадлежал к числу тех, кого царь считал своим преданнейшим слугой, его одним из первых он наградил орденом Андрея Первозванного.
Многие часы царь пребывает в сомнении, еще теплилась надежда, что князь ошибся, что случилось досадное недоразумение.
Следующий день рассеял всякие сомнения. Петр располагал уже точными сведениями не только о совершившейся измене гетмана, но и о целях, ради которых он сделал это. В манифесте, обращенном к украинскому народу, читаем: «Гетман Мазепа, забыв страх божий и свое крестное к нам, великому государю, целованье, изменил и переехал к неприятелю нашему, королю швецкому, по договору с ним и Лещинским от шведа выбранным на королевство Польское, дабы со общего согласия с ним Малороссийскую землю поработить по-прежнему под владение Польское и церкви божий и святые монастыри отдать во унию».