Шрифт:
Вольдемар Балязин
Браки Романовых с немецкими династиями в XVIII - начале XX вв.
Петр-самодержец.
После победы над Софьей и ее сторонниками, Петр стал единовластным, самодержавным государем. Возвратившись в Москву, он с головой погрузился в государственные дела, впервые ощутив тяжесть мономаховой шапки. И хотя титул царя обязывал Петра претерпевать многие, связанные с ним неудобства, тяжелее всего давались Петру сдержанность и благолепие, ибо молодость и жгучий темперамент оказывались сильнее разума и строгих канонов дворцового и церковного этикета. Особенно нетерпимыми для сторонников благочиния казались теперь наезды царя в еретическую
Одним из немногих, кто решительно противился дружбе юного царя с иноземцами-иноверцами, видя в этом и пагубу его душе, был патриарх Иоаким. Но 17 марта 1690 года Иоаким умер и Петр, никем не сдерживаемый, пустился в разгул.
Через две недели после смерти Иоакима, Петр впервые переоделся в немецкое платье, уже сшитое к этому времени по его заказу в Мастерской палате специально для него. Он облачился в камзол, штаны, чулки и башмаки, перекинул через плечо шитую золотом перевязь, прицепил к ней шпагу и надел парик. Причем кое-что из этого поставил Петру новоиспеченный генерал Франц Лефорт.
По возвращении из Троицы в Москву, Петр чаще, чем к кому-либо другому, стал заезжать к Лефорту, где его всегда ждала компания, где можно было услышать множество любопытных и полезных историй, но ожидало желанное, свободное общение с молодыми красивыми женщинами.
Эта черта его характера, проявившаяся еще в ранней юности, сохранялась им, как любовь к разгульным застольям до самой смерти.
Историки, изучавшие жизнь Петра, утверждают, что великий преобразователь России не придававший значения моральным канонам того общества, в котором довелось ему увидеть свет, не видел различия между служанками и принцессами, россиянками и иностранками, руководствуясь в выборе только одним - страстью.
Его медик - француз Вильбоа, сказал как-то об этой стороне петровского характера: "В теле его величества сидит, должно быть, целые легион бесов сладострастия". Удовлетворяя свое сладострастие, Петр должен был иметь дело с легионом ведьм, и многие современники-очевидцы или косвенные свидетели царской разнузданности приводят немало историй самого скабрезного свойства. Однако, сейчас нас интересует только Немецкая слобода и женщины-иноземки, живущие в ней. И потому разговор пойдет только о них и об их окружении.
Первым проводником в Эдеме любовных приключений молодого Петра, каким представлялась ему Немецкая слобода, стал великолепный и неотразимый Лефорт.
Он то и познакомил своего питомца с его первой, довольно мимолетной привязанностью - дочерью ювелира Боттихера. Однако, вскоре все тот же неутомимый швейцарец свел Петра со своей собственной любовницей, которая на многие годы стала любимицей царя - с первой красавицей Кукуя, дочерью ювелира и виноторговца Иоганна Монса - Анной.
Семейство Монсов, в "Списках замечательных лиц русских", составленных П. Ф. Карабановым, названо семьей "нидерландца, Московского золотых дел мастера Мёнса", а его сына Вилима там же называют "Мём де Ла Круа".
По утверждению австрийского посла Гвариента в письме австрийскому императору Леопольду I, Анна Монс, став любовницей Петра, не оставила и своего прежнего галанта Лефорта, деля ложе то с тем, то с другим.
Петр, необузданный, непредсказуемый, порой даже безумный и крайне противоречивый в собственных симпатиях и антипатиях, мог, даже зная о любовной связи Анны Монс со своим другом-соперником, не обратить на это ни малейшего внимания - настолько сильно любил он Лефорта. Если же в том же самом грехе оказывались по отношению к нему женщина или мужчина, которых он не любил или переставал любить, месть его была неописуемо ужасной. И об этом Вы тоже узнаете ниже.
Как бы то ни было, но чувства Петра к своей жене Евдокии уже в 1693 году угасли окончательно.
А между тем Евдокия Федоровна менее чем через год после свадьбы, 18 февраля 1690 года, родила царю сына, названного в честь деда Алексеем, а затем в 1691 и в 1692 годах еще двух мальчиков - Александра и Павла, которые умерли во младенчестве, не прожив и одного года.
А между тем, государственные дела всегда были для Петра несравненно важнее его личных дел.
Он дважды уезжал в Архангельск, желая создать современный торговый флот, дважды уходил в походы на Крым, победоносно завершив их с помощью военного флота, созданного им в центральной России. Наконец, в марте 1697 года он отправился в Европу с "Великим посольством", чтобы воочию узнать передовые европейские страны и затем употребить в России все полезное, что увидит он там.
К сожалению, тема нашей книги - брачные союзы дома Романовых с немецкими династиями - и проблемы внутренней и внешней политики будут освещаться здесь лишь косвенно, в связи с основной темой. Поэтому Вам, уважаемый читатель, придется извинить автора за неизбежные скороговоры и удовлетворяться тем, что окажется написанным помимо основной темы.
Итак, в начале марта 1697 года из Москвы в Европу отправилось "Великое посольство". Проехав через Курляндию, Пруссию, Бранденбург и Голландию, Петр на три месяца заехал в Лондон. Здесь-то и произошло событие, круто переменившее судьбу его жены. Перестав отвечать на письма Евдокии Федоровны еще по пути в Англию, Петр, оказавшись в Лондоне, принял решение насильно постричь ее и заточить в монастырь с тем, чтобы жениться на Анне Монс и возвести свою новую жену на российский трон. О второй части своего замысла Петр пока что хранил молчание, а в первую часть посвятил оставленных в Москве, дядю Льва Кирилловича Нарышкина и не менее доверенного родственника - боярина Тихона Стрешнева. Петр приказал им склонить Евдокию к добровольному принятию монашества. Однако ни Нарышкин, ни Стрешнев в этом не преуспели. Вопрос этот был решен лишь после того, как Петр вернулся в Москву сам.
* * *
Это произошло 25 августа 1698 года, когда загоняя коней, Петр примчался в свою столицу из Вены, куда пришла к нему весть о том, что в Москве 6 июня произошел еще один бунт стрельцов. И хотя мятеж был подавлен менее чем через две недели после того, как начался, и 57 главных зачинщиков были немедленно казнены, а четыре тысячи рядовых участников сослали, Петр, тем не менее, сразу же начал новое следствие, которое привело на плаху и на виселицу больше тысячи человек. Сотни стрельцов были изувечены, брошены в тюрьмы, усланы в самые глухие медвежьи углы царства.
"Царь, Лефорт и Меншиков взяли каждый по топору. Петр приказал раздать топоры своим министрам и генералам. когда же все были вооружены, всякий принялся за свою работу и отрубал головы. Меншиков приступил к делу так неловко, что царь надавал ему пощечин и показал, как должно отрубать головы", - писал позже саксонский посланник. Александр Данилович, способный к любому делу, тут же, на глазах у царя, немедленно исправился и к концу дня отрубил двадцать стрелецких голов да еще и пристрелил одного из колесованных, чтобы прекратить его мучения. Последнее милосердное деяние произвел он, впрочем, не по собственной инициативе, а по приказу Петра.