«ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование
Шрифт:
Нетрудно догадаться, что этим пажем была Евфросинья. Крестьянка-финка, крепостная Вяземского или пленница победоносного генерала, подобно Екатерине: свидетельства в этом отношении очень разноречивы. Высокая, крупная, с толстыми губами, рыжая, по словам Румянцева, маленького роста, по сообщению Веселовского, - «во всяком случае дочь простонародья, вполне заурядная». Как удалось ей приобрести над сердцем Алексея такую безграничную власть, составляющую обычную основу человеческих трагедий? То вечная тайна. Несчастный царевич, по-видимому, наследовал от отца, за исключением ума и воли, очень грубую чувственность, соединенную, однако, с сентиментальностью, просвечивавшей в большинстве любовных связей великого мужа. В Неаполе Евфросинья сыграла решительную роль в судьбе царевича.
Румянцев вначале последовал за ним в Неаполь, затем, вернувшись в Вену, присоединился к Толстому, требуя официальным образом от императора выдачи Алексея. Дело было важное. Царь, по-видимому, решил прибегнуть к крайним мерам. Имея
Алексею пришлось выдержать настоящую осаду. Сначала ему показали письмо отца, грозное и в то же время милостивое, обещавшее ему прощение за все его вины взамен быстрой покорности. Иначе царь грозил объявить войну императору и завладеть сыном силою. Алексей остался непоколебим. Тогда секретарь графа Дауна, Вейнхарт, подкупленный несколькими червонцами, шепнул ему на ухо тайное признание: император намеревается от него отказаться. Затем Толстой в разговоре уронил слова об ожидаемом вскоре приезде Петра в Италию. Уже запуганный, Алексей трепетал. Наконец, заходя за пределы полученных инструкций, Даун выступил с угрозой немедленного воздействия. Если царевич желает оставаться в Сент-Эльме, он должен подчиниться разлуке -с Евфросиньей. Подкупленная подарками и обещаниями, она тоже вмешалась в дело, взяв сторону отца против сына, чем впоследствии сама похвалялась. Она поддерживала все просьбы слезами и мольбами. Алексей склонялся к повиновению.
Он поставил только два условия своего послушания: чтобы ему позволили спокойно жить в своих поместьях и не возбуждали больше вопроса о разлуке с любовницей. Толстой и Румянцев на это согласились и даже обязались получить согласие царя на брак царевича с этой девушкой. Он написал отцу письмо очень смиренное, выражая раскаяние за прошлое и просьбу относительно высказанных им последних желаний; затем, после поездки в Бари, на поклонение мощам св. Николая, он отдался в руки своих преследователей. Ответ Петра, полученный в пути, восхитил доверчивого царевича: царь разрешал сыну жениться на Евфросинье и настаивал единственно на том, чтобы венчание происходило в России, в Риге или другом городе, «а чтоб в чужих краях жениться, то больше стыда принесет». Евфросинья оказалась беременной, пришлось оставить ее в Италии, но она должна была вернуться после родов, и царевич поручил ее брату охрану «своего сокровища». Он писал этому человеку: «Иван Федорович, здравствуй! Прошу вас для Бога, сестры своея, а моей (хотя еще несовершенной, однако ж повеление уже имею) жены беречь, чтобы не печалилась, понеже ничто иное, которому окончанию, только ее бремя, что дай Боже благополучно освободиться. Я к ней писал, чтобы она осталась в Берлине, или, буде сможет, доехать до Гданска, и послал к ней бабу отсюда, которая может ей служить до приезду наших». Письмо содержит приписку по адресу одного из слуг возлюбленной, где сказывается вся заботливость, а также вся грубость любовника: «Петр Михайлович! Сука, б…, забавляй Евфросиньго как можешь, чтобы не печалилась, понеже все хорошо, только за брюхом ее скоро совершить нельзя, а даст Бог, по милости своей, и совершение».
Евфросинью, по-видимому, нетрудно было развлекать; по пути, который вел к пыткам на смерть выданного ею человека, она думала только об удовольствиях, тратя полученные ценой кроьи деньги. В Венеции она купила тринадцать локтей парчи за сто шестьдесят семь дукатов, крест, серьги, кольцо с рубином, побывала на концерте и сожалела, что нет ни оперы, ни комедии. Думала ли она о будущем, о грезах беззаботной любвн, о спокойном счастье уединения, разделенного с Ев-фросиньющкой, о котором говорили ей все письма Алексея? Ее банальные ответы, продиктованные секретарю, ничего о том не говорят. Она прибавляла к ним всего несколько собственноручных слов, крупным, неустойчивым почерком, с просьбой о присылке какого-нибудь народного лакомства,
икры или каши.
Одна надежда на спасение оставалась у несчастного Алексея. Неапольские происшествия взволновали императора и отчасти встревожили его совесть. Не употребили ли насилия над царевичем? Он рассчитывал повидаться со своим зятем при его проезде и с ним поговорить. Неожиданно он узнал, что царевич находится уже в Брюсселе, в Моравии. Толстой и Румянцев провезли его через Вену ночью. Они берегли свою добычу. Карл VI благородно исполнил свой долг: губернатор области граф Коллоредо получил приказание остановить путешественников, повидаться с царевичем без свидетелей, спросить у него, возвращается ли он в Россию по своей доброй воле, и в случае отрицательного ответа предоставить ему возможность остаться в Австрии и принять необходимые меры, чтобы обеспечить ему безопасность. Увы, приказание не было исполнено. В гостинице, где Алексей остановился со своими провожатыми, произошла сцена, обнаружившая всю власть нравственной силы, уже приобретенной царствованием Петра и его школой. В центре империи царские агенты преградили путь представителю императора. Они готовы были со шпагой в руках преградить доступ к царевичу. Коллорсдо спрашивал новых приказаний. Увы, имперский совет опять высказался за невмешательство. Судьба царевича была решена 31 января 1718 года. Петру дано было испытать мрачную радость при известии, что сын его прибыл в Москву.
В Европе никто не подозревал, что ожидает на родине несчастного, и малодушие имперских советников в том находит себе известное оправдание. «Голландская газета» даже возвещала о предстоящем браке царевича со своей двоюродной сестрой, Аннон Иоанновной. В России, наоборот, господствовало сильное волнение. Во время долгого отсутствия царевича ходили самые разноречивые слухи; говорили, что он женился на немецкой принцессе; заточен в монастыре; умерщвлен по приказанию отца; скрывается под вымышленным именем в рядах имперской армии. Наконец, обнаружившаяся истина вызвала между явными и тайными сторонниками его страшную тревогу. Все были убеждены, что Петр не удовлетворится возвращением сына. Предстояли допросы, розыски соучастников, пытки в застенках Преображенского. Наиболее замечательный соучастник, Кикин, даже старался подкупить Афанасьева, камердинера царевича, чтобы тот отправился навстречу царевичу и его предупредил; но, боясь возбудить подозрение, Афанасьев отказался тронуться с места. Никто из лиц, причастных к делу, ни минуты не верил в искренность прощения, дарованного царем виновному. И Петр, действительно, не замедлил оправдать в этом отношении общее мнение.
Прежде всего 3 февраля 1718 года в Кремле было созвано собрание высшего духовенства и гражданских сановников. Алексей появился перед ними в качестве обвиняемого, без
шпаги. При виде его Петра охватил гнев, он осыпал его упреками, бранью. Царевич упал на колени, Заливаясь слезами, лепетал извинения, снова умолял о прощении, поверив которому согласился возвратиться сюда. Царь обещал прощение; но раньше царевич ставил условия, теперь царь поставил свои. Виновный и недостойный царевич должен торжественно отказаться от престола и выдать соучастников своей вины, всех, кто советовал ему преступное бегство или в нем помогал. Началось то, чего все ожидали: допрос, как обычно сопровождавшийся пытками и казнями. В Успенском соборе, на том самом месте, где предстояло ему возложить на себя царский венец, Алексей отказался от престола, признавая наследником своего младшего брата Петра, сына- Екатерины, а в кремлевских палатах, где отец запирался с ним с глазу на глаз, он выдал всех тех, кого мог вспомнить, - всех, представление о ком связано было в его смущенной памяти с воспоминанием об одобрении, выражении сочувствия, просто ласковом слове, сказанном в минуту тяжелого нравственного перелома, приведшего к бегству.
Царевич получил предупреждение, что единственный пропуск, единственное умолчание погубят весь результат признаний.
Кикин выдан был первым, затем Вяземский, Василий Долгорукий, Афанасьев, множество других, даже царевна Мария по поводу встречи в Либаве, где, однако, она выказала большую сдержанность. Петр краснел от гнева при каждом имени. Кикин считался до 1714 года одним из самых близких к нему лиц. Вебера не раз царь держал в объятиях больше чем по четверть часа. Долгорукий был единственным представителем старой аристократии, к которому государь относился с больший" доверием. Обоих привезли в Москву с железной це^ пью на шее, и допрос начался.
Быстро обнаружилось, что между Алексеем и его друзья* ми не существовало никакого соглашения относительно преследования определенной цели, никакой тени заговора в буквальном смысле этого слова. В этом отношении иностранная дипломатия, сообщения которой довольно единодушны в противоречивом смысле, была введена в заблуждение видимостью или повиновалась чувству низкого угодничества. За Алексея могли стоять, как утверждал голландский резидент, униженное дворянство, обиженное духовенство, народ, подавленный тройным бременем крепостного права, податей н пожизненной военной службы. Это были сторонники, но не заговорщики. То была просто партия, без всякого следа организации. Де Би говорит даже о двух заговорах, преследовавших одновременно и самостоятельно одинаковую цель: воцарение Алексея, изгнание всех иностранцев и заключение во что бы то ни стало мира со Швецией. Это чистое воображение; застенки Преображенского ничего о том не поведали. Призванный принести присягу новому наследнику престола, чиновник артиллерийской канцелярии Докукин вместо установленной формулы выразил горячее возмущение. Это был политический мученик, но не заговорщик.