Петр Великий. Том 2.
Шрифт:
Прочие местные правители принимали императора и императрицу с почетом. В Тарках местный мусульманский князь привел с собой в русский лагерь своих жен и наложниц. «Мусульманки, – вспоминал капитан Питер Брюс, – восседали в шатре императрицы на бархатных подушках, разложенных на персидских коврах». Государыня приглашала в свой шатер офицеров, сменившихся с дежурства, дабы те могли удовлетворить свое любопытство и полюбоваться этими «несравненно прекрасными, очаровательными созданиями». Петр и Екатерина отстояли обедню в походной часовне Преображенского полка, после чего император, императрица, а за ними все солдаты бросили на землю по камню, и в память о молебне, отслуженном на этом месте во здравие российского монарха, вырос каменный курган.
Прежде всего Петр стремился овладеть Дербентом, городом, который, по преданию, основал еще Александр Македонский. Дербент имел как военное, так и коммерческое значение: он представляя собой крупный торговый центр и занимал важное стратегическое положение на ведущей с
Легко заняв Дербент, Петр, по своему обыкновению, принялся лелеять уже более масштабные планы. Теперь он вознамерился пройти еще сто пятьдесят миль к югу и захватить Баку, а после этого основать еще южнее, в устье Куры, новый торговый город, которому предназначалась роль узлового пункта на задуманном караванном пути между Индией, Персией и Россией. Оттуда император предполагал двинуться вверх по Куре к Тифлису, столице Грузии, где намечал заключить союз с христианским государем Вахтангом, а затем вновь пересечь Кавказский хребет, на сей раз в северном направлении, и вернуться в Астрахань через земли терских казаков. «Такс, – писал он Сенату, – в сих краях фут получили».
Однако, к сожалению, события разворачивались не в его пользу. Персидский наместник Баку отказался пустить русский гарнизон, а это значило, что для захвата города потребуется применить военную силу. Петр располагал достаточным войском для того, чтобы преодолеть любое сопротивление, но серьезно опасался трудностей со снабжением. Отправленный из Астрахани с припасами флот угодил на Каспии в жесточайший шторм и в Дербент так и не прибыл. Местные запасы быстро таяли, а стоявшая на побережье августовская жара доводила до изнеможения и людей, и коней. Солдаты ели фрукты и дыни, которыми всегда славился Кавказ, но от неумеренного их употребления многие заболели, так что иные полки потеряли до десятой части солдат. Чтобы защититься от палящего зноя, Петр обрил голову и днем носил шляпу с широкими полями, а холодными вечерами надевал парик, изготовленный из его собственных волос. Императрица последовала примеру мужа: она остригла волосы, а по вечерам прикрывала голову гренадерской шапкой. Положение солдат, страдавших от жары, тревожило ее не меньше, чем Петра, и однажды она даже решилась отменить его приказ. Повелев солдатам выступить в поход, император удалился в палатку и лег спать, а проснувшись, с удивлением обнаружил, что войска все еще в лагере. «Какой генерал осмелился нарушить приказ?» – в гневе воскликнул царь. «Это я, – отвечала Екатерина. – Ваши люди мучились бы от жары и жажды, в то время как их государь, за которого они так великодушно жертвуют жизнью, пользуется отдыхом, столь необходимым для них».
Размышляя о положении своей армии, Петр ощущал нарастающее беспокойство. До ближайшего российского опорного пункта, Астрахани, было очень далеко; наладить снабжение армии морским путем не удалось; горы, тянувшиеся вдоль северного фланга его сил, были населены недружественными племенами, и, главное, существовала угроза того, что на защиту своих интересов на Кавказе выступит Турция. В отличие от Персии, Османская империя представляла собой серьезную военную силу, и Петр вовсе не желал повторения прутского конфуза. С учетом всех этих соображений на военном совете было принято решение уходить с Кавказа. В Дербенте оставили гарнизон, а остальные силы отошли на север в Астрахань – частично морем, а частично сушей.
4 октября Петр достиг устья Волги и остановился в Астрахани. Там он задержался на месяц – занимался устройством войск на зимние квартиры и налаживал уход за больными. Некоторое время он и сам серьезно недомогал – у него случился приступ мочекаменной болезни. Перед отъездом из Астрахани Петр недвусмысленно дал понять, что отступление во время летней кампании отнюдь не означает отказа от планов усиления русского влияния на Кавказе. В ноябре он выслал берегом и морем экспедиционный корпус и эскадру для овладения портом Решт, расположенным на южном берегу Каспия, в пятистах милях от Астрахани.
В июле следующего года русские войска заняли Баку, и все южное побережье огромного внутриконтинентального моря оказалось в руках Петра. Переговоры с попавшим в безвыходное положение шахом привели к тому, что он уступил России права на Дербент, а заодно и на три приморские провинции на восточном Кавказе. Как объяснил Петр персидскому посланнику, если шах не уступит эти земли дружественной России, то ему придется отдать их враждебной Турции. В сложившейся ситуации шаху не оставалось ничего другого, как согласиться со своеобразной логикой русских притязаний.
Распад Персидской державы и военный поход Петра на Каспийское побережье вновь привели Россию на грань столкновения с Османской империей. Высокая Порта издавна зарилась на Закавказье, то есть на подвластные Персии Грузию и Армению, лежавшие к югу от могучего Кавказского хребта. Турки стремились покорить эти земли не потому, что их населяли христиане, а потому, что это были пограничные с Турцией территории, имевшие выход к Черному морю. Султан не возражал против того, чтобы Петр прибрал к рукам персидские провинции на берегах Каспия, но не мог пустить русских к Черному морю, вновь превратившемуся – после возвращения султану Азова – в «турецкое озеро». В конце концов царь и султан полюбовно уладили этот вопрос, договорившись о разделе персидских владений. Одна беда – Персия никак не хотела смириться с этим соглашением и продолжала по очереди бороться то с одним могущественным соседом, то с другим. В 1732 году императрица Анна решила, что каспийские провинции лишь истощают силы России (в этом непривычном климате болезни ежегодно уносили до 15 000 жизней русских солдат), и вернула их персам. Северный Кавказ был присоединен к России лишь в царствование Екатерины Великой, и только в 1813 году, в правление внука Екатерины Александра I, Персия отказалась в пользу России от тех самых прикаспийских земель, по которым прошла русская армия во время последнего Персидского похода Петра.
Глава 20
Закат
Петр и Екатерина выехали из Астрахани в Москву в конце ноября 1722 года. Еще до их отъезда начал выпадать снег. Волгу ниже Царицына сковало льдом, и Петр не смог пуститься в путь на галерах. Отыскать подходящие для царского кортежа сани оказалось делом нелегким, и в результате путешествие заняло целый месяц.
Вернувшись в Москву, Петр окунулся в предрождественскую праздничную атмосферу. Карнавальные процессии на святочной неделе превзошли размахом празднества прошлого года. Саксонский посланник так описывал эти торжества: «Вот описание нашего карнавала, окончившегося только вчера после восьмидневных празднеств: он состоял частью в катании на санях, в числе шестидесяти, которые заслуживали, чтобы их видеть. Вид был тем более хорош, что представлял маленькую морскую эскадру, прогуливавшуюся по улицам, ибо кареты изображали различного рода морские суда, начиная с фрегата, в котором ехал царь, и кончая маленькой шлюпкой. Нить начиналась колесницей, в которой ехал Бахус, представлявший его вполне и по одеянию, и внешним видом, ибо за три дня до нашей поездки позаботились привести его в приличное состояние. За ним следовал шут Его Величества по имени Виташи, одетый медведем и везомый шестью медвежатами, потом следовали другие сани, запряженные четырьмя свиньями, затем черкес, ехавший на десяти собаках. Далее следовали адъютанты князя-папы, иначе патриарха, в числе шести, люди чрезвычайно почтенные по летам, ехавшие в одежде кардиналов, на взнузданных и оседланных быках. За ними следовал в большой колеснице патриарх в папской одежде, обильно расточавший благословения. Он сидел на троне, окруженный избранными, и впереди Силен, его сопровождавший, сидя на своей бочке. Князь-кесарь, олицетворение царя Московского, следовал за ними с королевским венцом в сопровождении двух медвежат, потом ехали в колеснице в виде раковины, великий Нептун с трезубцем в руках и два тритона, служивших ему пажами. Затем появился большой о тридцати двух пушках (восемь из которых были бронзовые, а остальные деревянные) двухпалубный фрегат Его Величества, в три мачты со всеми снастями, флагами и парусами. Все судно было около тридцати футов длиной. Нужно было удивляться красоте и величине этого фрегата. Его Величество был одет моряком, представляя собой капитана корабля. Только шесть лошадей везли эту огромную машину. Затем следовала змея около ста футов длиною с огромным хвостом, нагруженная разными людьми. Хвост был составлен из двадцати четырех маленьких саней, привязанных одни к другим, которые извивались. Далее виднелась огромная вызолоченная баржа, где находилась Ее Величество царица, одетая крестьянкою фрисландскою со всем двором и всадниками, одетыми африканцами. Эта баржа была очень красива и вся изукрашена зеркалами. Затем следовала труппа князя Меншикова, одетого со всей свитой аббатами, в сопровождении баржи княгини Меншиковой с труппой испанок. Потом следовал военный фрегат, где был адмирал, одетый гамбургским бургомистром, далее ехала шлюпка герцога с толпою голштинских крестьян в числе двадцати и с музыкантами. Затем следовала шлюпка иностранных министров в синих домино со всеми их прислужниками верхами в этом же одеянии в сопровождении колесницы молдавского господаря, одетого турком под своим балдахином».
Перед тем как уехать из Москвы в Петербург, в начале марта 1723 года, Петр пригласил своих друзей полюбоваться другим поразительным зрелищем – сожжением деревянного дворца в Преображенском, того самого, где он некогда вынашивал тайные замыслы войны против Швеции. Император собственноручно расставил по полкам и чуланам сосуды с разноцветными легковоспламеняющимися химикалиями, а потом поджег дом факелом. Строение мгновенно вспыхнуло. Пожар сопровождался множеством мелких взрывов и разноцветных вспышек. Некоторое время, пока здание не рухнуло, его прочный бревенчатый каркас четким силуэтом вырисовывался на фоне цветных сполохов. А когда от дома остались лишь почерневшие, дымящиеся развалины, Петр обернулся к герцогу Голштинскому, племяннику Карла XII, и промолвил: «Вот образ войны: блестящие подвиги, за которыми следует разрушение. Да исчезнет вместе с этим домом, где вырабатывались первые замыслы против Швеции, всякая мысль, могущая когда-либо снова вооружить мою руку против этого государства, и да будет оно наивернейшим союзником моей империи!»