Петровка, 38
Шрифт:
— Хорошо, — сказал Арон Маркович, — я постараюсь устроить вас счетоводом.
— При чем здесь счетовод?
— Вы же сами хотели быть бухгалтером. Вы только что сказали мне об этом.
— Мало ли что я сказал! А что, если я попрошу у вас должность президента Боливии?
— Трудновато, но, может быть, выхлопочу.
— Вы прекрасный человек, Арон.
— Я знаю…
— Вы негодяй.
— Это я тоже знаю. Когда вы едете?
— Никогда.
— Поедете, Кока. Иначе ваша теория страдания слишком резко разойдется с практикой
Это было больное место Коки. Он считал, что главный стержень искусства — страдание. Радость вызывает смех, страдание — слезы. Радость и благоденствие порождают хорошее настроение, страдание создает Достоевского, Баха, Стендаля, Хемингуэя. К этой своей теории скрипач относился трепетно и отстаивал ее в жарких спорах до последней возможности.
— Кто-то звонит, — сказал Арон Маркович испуганно. Он с детских лет боялся звонков в дверь…
— Это из прачечной.
— Я открою.
— Спасибо.
Арон Маркович подошел к двери и спросил:
— Кто там?
— Слесарь.
— Слесарь! — крикнул Арон Маркович. — Вы просили слесаря, Кока?
— Нет.
— А что вам надо, слесарь? — спросил Арон Маркович, все еще не открывая двери.
— Проверка. Если вы заняты, я попозже зайду.
— Он зайдет попозже, Кока.
— Откройте же дверь, Арон, это неудобно, там человек стоит.
— А что вы будете проверять, слесарь?
— Трубы…
Арон Маркович открыл дверь. На пороге стоял Сударь. Он осторожно переступил порог, судорожно вздохнул и сказал:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Мне бы кухню посмотреть. Только если вы заняты, я могу попозже.
Кока крикнул из комнаты:
— Вы надолго?
— Минут десять.
— Тогда пожалуйста.
Арон Маркович неотступно следовал за Сударем.
Кока достал из футляра скрипку и стал играть Брамса, расхаживая по комнате. Слесарь начал стучать чем-то металлическим, и Кока поморщился, потому что металлические звуки ложились на Брамса и делали музыку страшной — словно из фильма кошмаров. Кока перестал играть и крикнул:
— Арон, где вы?
— Мы на кухне.
— Идите сюда!
Администратор вошел в комнату.
— Поезжайте и заказывайте билет на завтра, — сказал Кока, — и одновременно закажите на Симферополь, я из Томска улечу работать в деревню. К морю.
— Я же знал. Вы добрая и обязательная умница.
— Когда вы вернетесь?
— Через час.
— Хорошо. Я пока поработаю.
Арон Маркович улыбнулся, посмотрел на Коку своими близорукими глазами, тронул Коку за плечо и, ступая на цыпочках, пошел к двери. Кока снова начал играть Брамса. Дверь хлопнула, Арон Маркович ушел. В квартире остались два человека: скрипач и убийца.
Плохо с Ленькой
К оперативному дежурному по управлению позвонил следователь из прокуратуры.
— Послушайте, — сказал он, — я второй день ищу Садчикова или кого-нибудь из его группы.
— Они
— Я понимаю. С делом я ознакомился, я ж к их делу подключен.
— Ясно.
— Вам ясно, а мне не совсем. Вы знакомы со всеми обстоятельствами?
— Знаком.
— У меня тут один щекотливый вопрос. То вы нам покоя не даете, требуете постановление на арест, а то — в данном случае — преступник разгуливает на свободе и даже, видите ли, экзамены сдает.
— Это вы о ком?
— О Самсонове.
— Так он же мальчишка.
— Семнадцать лет — мальчишка? Я в семнадцать лет руководил раскулачиванием, дорогой товарищ… Очень это все мне странно. Папашу ответственного боитесь, что ли? Брать его надо, этого сыночка. Барчук, зажрался, на уголовщину потянуло, нервы пощекотать… Не понимаю я вас, товарищи дорогие, не понимаю…
— Это что, Садчикову передать?
— Да уж, конечно, не скрывайте.
— Ладно. Передам. У вас все?
— Вообще-то да. Вот только, может быть, у вас там парочка билетов на завтрашний «Спартак» осталась? Я тут с ног сбился…
— Присылайте кого-нибудь, у нас еще есть.
— Ну спасибо большое. Счастливо вам. Сейчас пришлю. Пока.
— Пока.
Дежурный вздохнул и полез за папиросами.
«Жаль мальчишку, — подумал, закуривая. — Кто в камере ночь посидел, у того седина на год раньше появится. Эх, глупость людская!»
Администратор волнуется
Арон Маркович стоял на троллейбусной остановке и чувствовал, как в нем росла непонятная тревога. Он не мог понять, отчего это происходило. Сев в пятый троллейбус, который шел к центру, он подумал: «Это, верно, к сердечной спазме. Погода меняется».
Устроившись у окна, Арон Маркович откинулся на спинку жесткого сиденья и положил ногу на ногу. Закрыл глаза и потер веки. И вдруг с поразительной четкостью, словно на линогравюре, увидел лицо человека. Оно было зеленым из-за того, что он тер веки. Зеленым, четким и жутким.
«Кто это?! — ужаснулся Арон Маркович. — Какой ужас, боже мой!»
Он открыл глаза и сразу же вспомнил, что лицо это принадлежало слесарю, который пришел к Коке.
— Остановите троллейбус! — крикнул Арон Маркович и побежал к выходу, расталкивая пассажиров острыми локтями. — Товарищ водитель, остановите машину, товарищ водитель!
— Вы что, гражданин, — сказал водитель, не оборачиваясь. — Как же я остановлю троллейбус, если остановки нет?
— Послушайте, меня надо выпустить, мне надо немедленно вернуться!
— Да не кричите вы! — рассердился водитель. — Будет остановка — и выйдете. Нечего панику пороть. Не на пожар!
— Какой вы черствый человек, — сказал Арон Маркович, — а там за это время может случиться ужас!
«А может быть, это я оттого, что меняется погода? — снова подумал Арон Маркович. — Может быть, я сам себя пугаю?»