Пиастры, пиастры!!!
Шрифт:
Флинт изводил команду своими выходками. Однажды он с избранными закрылся в трюме и напустил дыму, чтоб показать людям, что такое ад. Причём пообещал бросить за борт первого, кто покинет трюм, и щедро наградить последнего. Последним оказался он, а первого с хохотом искупали, едва не скормив акулам.
Он держал команду в страхе, и это было правильно. Никто бы не посмел вручить ему «черную метку». Разве только Джон. Язык у Сильвера был подвешен, как у колокола, и он мог убедить кого угодно в чём угодно. Он единственный, кто мог поднять людей на новые выборы, появись в том нужда. Остальные и пикнуть не смели
А с Сильвером на саблях мог потягаться лишь я. Пусть я не был ловкачом, но мало кто мог сдержать мой удар, или уклониться от него. Сильвер не рискнул бы сразиться со мной насмерть, хочу сказать. Несмотря на свою силу и рост, Джон не был столь непредсказуем, как я.
Характер у капитана был скверный. Флинт, всегда молчаливый, неожиданно становился буйным и энергичным, когда приходила пора действовать. Он сопел и рычал, крушил всё, что попадало под руку. В нём бурлила кровь берсеркеров, первых морских разбойников, ставивших на колени всё европейское побережье. И при абордаже шёл в атаку первым, врубаясь в ряды сопротивлявшихся, словно буйвол в коровье стадо.
Казалось, именно в такие моменты он оживал, делался настоящим Все остальное, скучное время, он проводил как-бы в полусне. И просыпался лишь когда творилось непотребное, грешное дело — будь то разбой, убийство или насилие.
Если доходило до схватки, о пощаде не могло быть и речи. Став капитаном, он ещё более озверел. Если корабль пытался уйти — Флинт сжигал его вместе с командой. Если вступал в бой — палуба становилась скользкой от крови. А головы капитанов впоследствии украшали наш бушприт. Он облизывал кровь с клинка и таскал за волосы отрубленные головы. Некоторых пленников отпускал, предварительно выкалывая глаза тем, кто пытался смотреть гордо.
Он отрезал языки тем, кто плакал и стенал, моля о пощаде. Флинт называл людей «телятами», и нельзя было с ним не согласиться, видя, как парализованные страхом пленники покорно принимают смерть.
Тех же, кто предпочитал присоединиться к нам, Флинт заставлял закреплять договор кровью. Убийство, вот лучшая рекомендация в команду «Моржа». И каждый, присоединившийся к нам после отставки Ингленда, должен был принести дар — голову одного из плывших на захваченном корабле. Это служило лучшей гарантией того, что человек сжёг все мосты и готов убивать и идти на смерть ради новой, свободной от предрассудков жизни.
Он брал себе женщин, мучил и избивал их. Он кормился чужим страданием. Когда пленницы наскучивали, отдавал на потеху команде, после чего высаживал их на пустынный берег либо просто выбрасывал за борт.
Под его предводительством мы становились злее. Молва о нашей жестокости и бесшабашности гремела над всеми водами Ост Индии.
Пираты — люди беспощадные, но справедливые. У Флинта же было своё понятие о справедливости. Матросы научились не отставать от капитана, избивая стоящих на коленях пленников, бросая за борт раненных и перерезая глотки молившим о пощаде. Мы стали дьяволами и забыли обо всём святом и чистом, что было когда-то в наших сердцах. Кровь сотен невинных заливала палубы. И делала нас слепыми в бессмысленной жестокости.
Ля Буше участвовал во всех наших предприятиях, не решаясь пока бросить вызов Флинту и отсоединиться. Вместо этого он предложил поход в Красное море, но горький опыт старины Пью предупреждал нас не делать этого. Флинту было безразлично, где и кого грабить, поэтому он представлял выбор пути Джону, как полномочному представителю команды.
Мы продолжали бродить от Мальдив до Маскарен, в надежде на Госпожу Удачу, верными джентльменами коей являлись.
В один ненастный день наша капризная Фортуна улыбнулась верным своим поклонникам.
Её благосклонность привела нас к самому большому сокровищу, когда— либо добытому в Индийском океане…
Глава 23. Сокровища португальской каракки
Нашу небольшую эскадру немного потрепало бушевавшим три дня штормом. «Победа» потерялась, отнесённая бурей, «Кассандра» стала на рейде в двух милях от острова Реньон, а «Морж» причалил к берегу, набрать провизии для команды обеих кораблей и узнать новости в порту Сен Дени.
Буря унеслась дальше на восток, но дожди продолжались непрестанно. Торговые суда становились на якорь в портах, под охраной береговых батарей, прячась в гавани, пережидали ненастье. Одно из них, большая каракка под португальским флагом, привлекла наше особое внимание.
Потрёпанный бурей, корабль стоял у берега. Команда занималась ремонтов, так как грот мачта переломилась у салинга, паруса были изорваны и такелаж частично повреждён бурей, частично матросами, рубившими снасти для спасения корабля. По той же причине на корабле почти не было пушек. Их сбросили за борт во время шторма.
Длинному Джону не понадобилось много времени, чтоб выведать — корабль «Ла Вьерж дю Кап» являлся лакомым куском. На его борту находился сам граф ди Эрисейра, вице-король Гоа. В эти трудные времена, когда Англия прибирала к рукам побережье Индии, Португалия понемногу сдавала свои позиции. И граф предпочёл полное опасностей путешествие в Европу, где мечтал в тишине и спокойствии дожить отпущенные годы с красавицей женой.
— Наивным будет допускать, что такой человек путешествует налегке, без добра, нажитого непосильным трудом. — При этих словах Джон хмыкнул, чтоб самые тугоумные уловили иронию. Я то сразу просёк, что он несерьезно про «труд». — Посему предлагаю братству приступить к изъятию ценностей, и возвращению их простым людям, представителями коих являемся мы!
— Не предлагаешь ли ты, Джон, напасть на охраняемый корабль в гавани, где пушек больше, чем у нас людей? — спросил боцман.
— Ну, что-то навроде того!
Все загалдели, заволновались. Моряки перешептывались, бросая алчные взгляды на лакомый кусок в трех кабельтовых от «Моржа». Этим бездельникам только покажи, где плохо лежит, тогда уж они своего не упустят. И Бену будет, чем поживиться. Бен ведь не дурак, он поумнее многих будет.
Капитан Флинт сидел на бочке, молча слушая, и попыхкивал трубкой с адской смесью табака и пейотля.