"Пигля": Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки

Винникотт Дональд Вудс

«Что это?» Затем ее заинтересовал поезд: «Я приехала на поезде. А это что?» И повторила: «Я приехала на поезде». Родители девочки хорошо понимали ее язык, но мне он показался несколько странным. Затем она взяла маленькую желтую электрическую лампочку, с которой мы играли прошлый раз и на которой была нарисована рожица. Она сказала: «Сделай, чтобы ее тошнило», и мне пришлось пририсовать рот. Затем она взяла коробку с игрушками и вывалила все на пол. Выбрала круглую игрушку, продырявленную в центре, которая бог знает откуда появилась.

«Что это? У меня таких нет». Потом взяла грузовичок и спросила: «А это что? Ты знаешь о бабаке?» Я дважды просил ее рассказать мне, что это такое, но она не

смогла ответить. «Это машина Пигли? Это машина малышки?» Затем я рискнул проинтерпретировать это: «Это мамина утроба, откуда рождается ребенок». Она явно с облегчением ответила: «Да, черная утроба».

Как бы в продолжение своих слов, она взяла коробку и намеренно переполнила ее игрушками. Я попытался выяснить, что это означало, путем различных интерпретаций. (Она каждый раз давала понять, считала ли хорошим или плохим то, что я сказал). Кажется, наиболее благосклонно принятая интерпретация состояла в том, что это животик Винникотта, а не черная утроба. Я сказал что-то в том смысле, что понимаю, что туда попало, и вспомнил, как в прошлый раз говорил о появлении ребенка путем наполнения корзинки, из-за прожорливости. Из-за того, что корзина переполнена, оттуда постоянно что-то выпадало. Это был заведомо спланированный эффект. Я интерпретировал так, что это и означало тошнить, и она тут же продемонстрировала, заставив меня нарисовать большой рот на электрической лампочке. Теперь я начинал понимать, что происходит.

Я: Винникотт — ребенок Пигли; он очень жадный, потому что так любит Пиглю и ее мать; он съел так много, что его тошнит.

Пигля: Малыш Пигли съел слишком много. [Затем она сказала что-то о поездке в Лондон на новом поезде].

Я: То новое, что тебе нужно, это Винникотт-ребенок, Пигля-мама, Винникотт, любящий Пиглю [маму], съевший Пиглю так, что его тошнит.

Пигля: Да, правда.

Можно было сказать, что работа, составлявшая цель данного сеанса, была выполнена.

После этого мы долго общались с помощью мимики. Она вращала языком; я подражал, и таким образом мы изображали голод и наслаждение едой с причмокиванием, и вообще оральное сладострастие. Нас это устраивало.

Я сказал, что внутри может быть темно. В ее животике темно?

Я: Страшно, когда темно?

Пигля: Да.

Я: Тебе снится, что внутри черно?

Пигля: Пигле страшно.

Затем какое-то время Пигля сидела на полу и была очень серьезной. Наконец, я сказал: «Тебе нравится с Винникоттом». Она ответила: «Да».

Мы долго смотрели друг на друга. Затем она вернулась и положила еще игрушек в маленькую коробку, для того чтобы еще раз отыграть тошноту. Она протянула мне электрическую лампочку.

Пигля: Подрисуй еще глаза и брови.

Они и так были довольно четкими, но я сделал их еще ярче. Затем она взяла другую коробку и открыла ее. Внутри были игрушечные зверюшки. Она тут же подошла и взяла двух мягких зверюшек покрупнее — пушистого барашка и пушистого олененка. Она усадила их есть из коробки и добавила еще игрушек к маленьким зверькам в коробке: «Они едят свою еду». Она прикрыла крышкой коробку с едой. Так возникло нечто вроде переходного явления (transitional phenomenon) в том смысле, что между ней и мной были большие плюшевые зверьки, поедавшие свою еду, причем еда эта, в основном, из зверьков и состояла. Поэтому я интерпретировал

это так, будто она сказала мне, что это — сон. Я сказал: «Вот я — малышка-Винникотт, который появился из утробы Пигли, родился от Пигли, очень жадный, очень голодный, очень любит Пиглю, ест пиглины ноги и руки».

В числе всех других частичных объектов (part-objects) я попытался использовать слово «грудь». (Мне надо было бы сказать «ням-нямки»). Пигля стояла с серьезным видом, держа одну руку в кармашке. Затем она перебралась в другой конец комнаты, который у нее ассоциировался со взрослыми. Она долго смотрела на цветы на подоконнике — крокусы. Потом почти подошла к стулу, который у нее ассоциировался с матерью, но перешла к синему стулу, который у нее ассоциировался с отцом. Там она посидела и сказала, что она — как папа. Я опять заговорил о Винникотте, как ребенке Пигли.

Я: Ты — мама или папа?

Пигля: Я и папа и мама.

Мы наблюдали, как зверьки ели. Потом она стала играть с дверью. Попыталась закрыть ее, но дверь так просто не закрывалась (защелка не работала). Затем она ее открыла и пошла к отцу в приемную. Кажется, я слышал, как она сказала: «Я — мама». Они с отцом долго разговаривали, а я сидел и ждал, ничего не делая. В какой-то момент девочка вошла вместе с отцом, неся в руках свою вязаную шляпку. Судя по ее поведению, она думала, что, может быть, пора уходить. Было ясно, что ею овладела тревожность. Потом она отправилась вместе с отцом в приемную. Затем вошла, держа в руках пальто, и сказала: «Скоро поедем».

Опять ушла в приемную. Я перечитал свои заметки. Через пять минут Пигля отважилась войти в комнату: я по-прежнему сидел среди игрушек, возле переполненной коробки, и «все это время меня тошнило на пол». Она была очень серьезной и сказала: «Можно мне взять одну игрушку?» Я понял, что достаточно ясно представляю, что мне делать.

Я: Винникотт — очень жадный малыш; все игрушки хочет.

Она продолжала просить только одну игрушку, а я повторял то, что от меня требовалось говорить в этой игре. В конце концов, она отнесла одну игрушку отцу в приемную. Кажется, я слышал, как она сказала: «Малыш хочет все игрушки». Через некоторое время она принесла эту игрушку обратно и, казалось, была очень довольна тем, что я жадный.

Пигля: Теперь у малыша-Винникотта все игрушки. Пойду к папе.

Я: Ты боишься жадного малыша-Винникотта, ребенка, который родился у Пигли, любит Пиглю и хочет ее съесть.

Она пошла к отцу и попыталась закрыть за собой дверь. Я слышал, как отец в приемной изо всех сил старался ее развлечь, потому что он, конечно, не знал, какова его роль в этой игре.

Я сказал отцу, чтобы он теперь вошел в комнату, и вместе с ним вошла Пигля. Он сел на синий стул. Она знала, что нужно делать. Она влезла к нему на колени и сказала: «Стесняюсь».

Через некоторое время она показала отцу малыша — Винникотта, это чудовище, которого она родила, и именно этого она и стеснялась: «А это еда, которую звери едят». Вертясь, как юла, на коленях у отца, она рассказала ему все подробности. Потом она начала новую и очень многозначительную часть игры. «Я тоже малышка», — объявила она, соскользнув с колен отца на пол головой вперед между его ногами.

Я: Я хочу быть единственным ребенком. Я хочу все игрушки.