Пикник и прочие безобразия
Шрифт:
— От-от-ответа не бу-будет, сэр? — спросил он.
— Нет, Дэнис, спасибо.
— Могу я че-чем-нибудь еще бы-быть вам полезен, сэр?
— Пока нет. Разве что у тебя есть на редкость миловидная порочная сестра.
— Н-н-н-нет, сэр. Моя се-сестра за-замужем, сэр.
— И хорошо, — убежденно произнес я. — Приятно знать, что институт брака еще жив. Это так же отрадно, как если бы я встретил живого динозавра.
— Эт-та к-к-книга, ко-которую вы дали Гэвину, сэр… В ней го-го-говорится о же-женитьбе, сэр?
— Хэвлок много пишет о женитьбе. А что именно тебя интересует?
— Он пи-пишет, к-к-как делать п-п-п-п-предложение, сэр?
— Как предлагать руку и сердце? Не уверен. Вряд ли у него на этот счет есть конкретные указания. Скорее, его книги могут служить руководством, как вести себя после женитьбы.
— Но в-ведь спе-сперва надо сделать п-п-п-предложение, сэр, — заметил Дэнис.
— Разумеется. Но это как раз несложно. Кому ты собираешься сделать предложение?
— С-с-с-с-сандре, — ответил он, и у меня замерло сердце.
Меньше всего на свете мог Дэнис рассчитывать на расположение Сандры, даже будь он первым красавцем, чего никак нельзя было сказать об этом парнишке с его прыщами и желтым пушком, как у только что вылупившегося цыпленка. Добавьте к этому заикание, и шансы Дэниса завоевать сердце Сандры равнялись его шансам стать премьер-министром.
— Ну, это очень просто, — решительно произнес я. — Ты приглашаешь ее куда-нибудь повеселиться и в конце вечера задаешь заветный вопрос. Элементарно. Все трудности начнутся после того, как она скажет «да».
— У меня прыщи, — уныло молвил Дэнис.
— У всех прыщи, — ответил я. — Не стану раздеваться перед тобой, но у меня вся спина в прыщах. Похоже на аэрофотоснимок главных вершин Андских гор.
— Т-так то на с-с-спине, — возразил он. — М-м-мои на ли-лице.
— Их почти не видно, — солгал я. — Не скажи ты об этом, я бы и не заметил.
— Я за-за-заикаюсь, — сказал Дэнис. — К-как можно сде-сделать п-п-п-предложение, ко-когда за-заикаешься?
— Совсем чуть-чуть, — заверил я его. — Когда наступит великая минута, ты от волнения забудешь заикаться.
— Еще я к-к-краснею, — не унимался Дэнис, твердо решив выложить мне все свои изъяны.
— Все краснеют, — ответил я. — Даже я, только под бородой и усами не видно. Способность краснеть — свойство людей положительных, деликатных. Тут вовсе нечего стыдиться. Кстати, у Хэвлока в восьмом томе говорится кое-что на этот счет.
— А п-про п-п-прыщи и за-заикание он пишет? — спросил Дэнис с надеждой в голосе.
— О прыщах ни слова. Это, собственно, не его область. Хочешь почитать, что он пишет в восьмом томе?
— Хо-хо-хочу, — с жаром согласился Дэнис.
И удалился, схватив восьмой том. Это собеседование совершенно измотало меня, я чувствовал себя примерно так, как себя чувствует какой-нибудь психиатр в конце тяжелого трудового дня. Я от души надеялся, что Хэвлок как-то поможет серьезному, славному парню, хотя шансы его явно были близки к нулю.
Следующим за советом к Хэвлоку обратился Джованни, один из официантов, высокий, стройный, красивый брюнет, напоминающий ухоженную антилопу с лучистыми глазами. Глядя на этого самоуверенного малого, трудно было представить себе, что у него вообще могут быть какие-либо проблемы, не говоря уже о сексуальных. Тем не менее однажды, когда я засиделся за ланчем в ресторане и остальные посетители уже ушли, он занял позицию метрах в двух от моего столика и уставился на меня.
— Да? — вздохнул я, отложив карандаш, которым делал пометки. — Какие у тебя проблемы, Джованни?
— Понимаете, — он нетерпеливо подошел вплотную к столику. — Я вот о чем хотел спросить… в этой вашей книге, э… говорится что-нибудь о садизме?
— Говорится, — ответил я. — А что? Тебя одолевает желание поколотить Инноченцо?
— Нет-нет. Речь не обо мне, а о моей подружке.
— Вот как, — осторожно молвил я. — И в чем же дело?
Он осмотрелся украдкой, убеждаясь, что мы одни.
— Она кусается, — прошептал он.
— Кусается?
— Ну да.
— Кого же она кусает? — спросил я в замешательстве, настолько его слова поразили меня.
— Она кусает меня, — объяснил Джованни.
— О! — Я малость опешил, ибо даже Хэвлок не подготовил меня к случаю с девушками, кусающими плечистых итальянских официантов.
— И почему же она кусает тебя?
— Она говорит — ей нравится мой вкус, — важно сообщил он.
— Так это только хорошо, разве нет?
— Нет. Она кусается больно, — возразил Джованни. — Иногда я боюсь, что она перекусит какой-нибудь сосуд и я истеку кровью.
— Не истечешь. Никто еще не умирал от ласковых укусов.
— И вовсе это не ласковые укусы, — возмущенно ответил он. — Она садизм.
— Садистка, — поправил я его.
— И это тоже.
— Но ласковые укусы — обычное дело, — заверил я. — Это признак обожания, любви.
Джованни еще раз оглянулся — никто не видит? — затем расстегнул рубашку.
— Вот это что — любовь или садизм? — спросил он, обнажая грудь, словно покрытую каракулем, сквозь который можно было рассмотреть аккуратные красные метки от укусов.
Кое-где зубы возлюбленной прокусили кожу, а один укус был даже залеплен пластырем.
— Что ж, — заметил я, — должно быть, это больно. Но я не стал бы называть это садизмом.
— Нет? — гневно осведомился Джованни. — Вы что же хотите — чтобы она сожрала меня?
— А почему тебе в ответ не укусить ее? — предложил я.
— Не могу. Ей это не понравится.
Я убедился, что у Джованни в самом деле есть проблемы и главная проблема заключалась в том, что ему неведомо, что такое настоящий садист или садистка.