Пилигрим. Порубежник

Калбазов Константин

Он вскочил с места и, налившись краской гнева, уставился на фээсбэшника, едва не пуская из ноздрей пар. Офицер выставил перед собой руки в примирительном жесте. Но при этом и не подумал тушеваться или потакать светочу современной науки. Наоборот, осуждающе покачал головой. Наконец физик взял себя в руки, прошелся туда-сюда по комнате и рухнул в жалобно скрипнувшее кресло.

– Ничего. У нас уйма материалов для работы. И вообще, мы не сидим сложа руки. Щупаем и сканируем ЕИПЗ. Насколько это возможно. У нас есть маркер матрицы сознания Романова. Конечно,

это даже не иголка в стоге сена. Но ищущий да обрящет.

– То есть его не отключили?

– Мне казалось, что теперь мы можем себе это позволить.

– Без сомнения. Хоть целый год. Хоть два. Если только нам будет что представить руководству.

– На этот счет не переживайте. Материалов столько, что впору просить о расширении штата. Только я не об историках.

– Разумеется. Изложите ваши соображения, я все выбью.

– Даже не попытаетесь, а именно выбьете, – хмыкнул Щербаков.

– Если вам удастся вернуть Романова, то наше финансирование увеличится на порядок.

– Кстати, ваши коллеги могли бы особо расщедриться за сыворотку правды из подручных материалов.

– Не дождетесь.

– Ага. Но сведения эти вы поспешили засекретить.

– А вы к-как думали. Не хватало еще выпускать такую штуку в свободный доступ. А то мало у нас мошенники народ разводят. Нужно им срочно помочь.

– Кстати, Сережа, можно сделать так, чтобы Кудрявцев не узнал о том, что наш пилигрим… Ну, понятно в общем.

– Разумеется, Макар Ефимович. Если он узнает, то наверняка об этом станет известно и моему непосредственному начальнику. А это нам не нужно.

– Вот именно. Тем более что у начальства есть дурная привычка стоять над душой и поторапливать. А у Анатолия Петровича и без того материала выше крыши, – произнес Щербаков.

– Кстати, а что там, собственно говоря, произошло?

– Романов с охраной возвращался из Рудного в Пограничный, и на них напали половцы. Что, как, почему и как такое возможно – без понятия, – развел руками Щербаков.

– Н-да. Не повезло. Впрочем… Вы же говорили, что у вас материала с избытком. А значит, и вариант с возвратом попробовать не мешало бы. Это ведь даст новый толчок вашим исследованиям?

– Несомненно. Только настолько все вилами по воде, что лучше бы он там еще побарахтался лет эдак сто. А там, глядишь, мы и нового кандидата подобрали бы.

– Вообще-то вариант с безвозвратными потерями руководство не больно-то и устраивает. Мало того, мне выразили мнение, что не помешало бы иметь возможность отправлять в подобные путешествия людей с более скромными показателями совместимости. Вы ведь говорили, что подобное возможно?

– Я уверен в этом. Но на начальном этапе необходимо работать с материалом, имеющим максимальные показатели. И так до тех пор, пока мы не поймем механизм, а не будем двигаться на ощупь.

В себя он пришел как-то буднично. Просто открыл глаза. Единственное, болезненно резанул свет. Хотя он и был уверен в том, что это всего лишь дежурное освещение. Но после того непроглядного мрака, в котором он провел… Хм. А ведь не так уж и много времени. Все случилось словно только что.

Михаил попытался поднять руку, чтобы ощупать шею. К тому же ее саднит так, что спасу нет. Как будто ему в глотку вбили кол. И он, гад такой, еще и дышать мешает. Вообще ощущения далеки от благостных. И уж тем более на фоне того, что рука отказалась ему подчиняться.

Да еще этот заунывный звук тревожного зуммера! Вот на хрена его выводить в палату?! Эдак больной со страху обратно в кому впадет. С ним-то все понятно. Он понимает, что был в искусственной и это всего лишь необходимый процесс исследования. Только понять бы, что у него с горлом.

Попытался по привычке отключить тактильные ощущения. Ага. Размечтался. Тут вам не там. Дискомфорт, общая слабость, невозможность пошевелиться и тревожный зуммер – все это действовало на него столь угнетающе, что и до паники недалеко. Но он все же взял себя в руки.

Дверь распахнулась, и в палату вбежал врач в сопровождении сестры. Тут же вспыхнул яркий свет. Михаил зажмурился, почувствовав, как из уголков глаз потекли слезы. Впрочем, свет досаждал и через закрытые веки.

– Настя, выключите освещение. Мне достаточно и дежурного, – сообразил врач.

Ну вот. Совсем другое дело. Романов вновь открыл глаза и несколько раз моргнул, сгоняя слезы.

– Закройте глаза, – попросила медсестра, вооружившаяся какой-то тряпицей.

Он выполнил ее просьбу и почувствовал, как ткань коснулась век. Опять открыл. Ага. Так гораздо лучше.

– Михаил Федорович, вы можете дышать самостоятельно? Моргните, если да. Ага. Тогда мы сейчас извлечем дыхательную трубку. Будет немного неприятно. Готовы? Вот и ладушки.

Н-да. Помнится, ему как-то делали гастроскопию, но то, что он чувствовал сейчас, не шло ни в какое сравнение. Трубка вроде и небольшого диаметра, но это ощущение присутствия в трахее инородного предмета не проходило в течение нескольких часов.

Едва врач закончил над ним колдовать, как в палате появились руководитель проекта Щербаков и фээсбэшник Кравцов. Последний ограничился тем, что поприветствовал, поздравив с возвращением. Зато профессор засыпал вопросами. И пожалуй, тех оказалось бы куда как больше, если бы руководителя проекта не прогнал прочь врач.

Двенадцать дней в коме для него не прошли даром. Уже наутро у него поднялась температура. Пневмония – довольно частое явление у больных, прошедших через ИВЛ. И сия чаша его не миновала. Два дня к нему никого не пускали, но потом его самочувствие улучшилось, и визиты Щербакова стали регулярными.

По поводу нападения Романов толком так ничего и не понял. Половцы выскочили как чертик из табакерки. Возможно, какой-нибудь курень отправился в набег. И отряд в полсотни человек в отменных доспехах им показался вполне достойным объектом для атаки. Хотя и заплатить за победу пришлось дорогую цену. Да и вообще, нападать на дороге между Рудным и Пограничным… Что-то не больно похоже на простой набег.