Пилигрим
Шрифт:
«Я могла бы лежать тут вечно, прижавшись щекой к земле. Я могла бы лежать тут вечно и стать частью природы — прахом, перегноем, почвой, как все умершие твари… Я тленна, и в один прекрасный день земля поглотит меня».
Она улыбнулась и вздохнула. Пикаро шагнул вперед, тронув носом ее плечо.
— Все хорошо, — сказала она ему. — Я жива.
Нос у него был мягкий, как бархат. Изо рта сладко пахло травой, в глазах плескалась тревога.
Внизу между деревьями, поднимая пыль, бродили овцы. Тереса согнула ноги и встала на колени.
Когда она теряла сознание, ее уже не раз принимали за мертвую. Тереса лежала так неподвижно,
«Я жива, — сказала она Богу. — Спасибо, Ваше Величество, за жизнь».
Тереса перекрестилась и встала.
— Пошли, — обратилась она к Пикаро. — Спустимся к воде. Припасы, предназначенные для Маноло, и ее собственные хлеб и вино находились в седельных вьюках, свисавших с попоны на спине Пикаро. Так, сидя на попоне, Тереса и ездила на нем. Седло для ослика не годилось. Никто в округе не седлал ослов. Обычно люди ездили на них просто так, но Тереса надеялась, что Пикаро нравится попона, тем более что она была очень веселой, алой в желтую полоску — яркой, как флаг.
Тереса развернула ослика вниз, а дальше он уже сам нашел дорогу.
Под деревьями было прохладно. Овцы рассредоточились так, что можно было легко провести границу между теми, кто отдыхал, и теми, кто пасся. Они казались совершенно невозмутимыми. Человек мог прийти и уйти, почти как Бог, незамеченный, однако вездесущий.
— Тише, тише, Пикаро, — шепнула Тереса.
Копыта у ослика были мягкие, точно тапочки. В утренней тиши раздавались только звуки его шагов да мимолетных шлепков, которыми награждала его листва, — когда он раздвигал боками кусты. Ветви смыкались за ним, трепетали, покрывались новым слоем пыли и постепенно успокаивались. А овцы если и подымали головы, то лишь для того, чтобы увидеть подобранные юбки и болтающийся хвост незваных гостей. Все вокруг было золотым и зеленым, пахло лежалой травой, дыханием животных и растоптанным навозом.
У подножия косогора, где деревья отступали, дул прохладный ветерок, разнося по воздуху запах вчерашнего костра.
— Маноло!
Не видать ни его, ни Перро. Странно. Тереса была уверена, что Маноло не оставит овец без присмотра.
— Маноло! Маноло! — крикнула она чуть погромче.
Сняв со спины Пикаро попону и вьюки, Тереса ласково шлепнула его по попке, и ослик потрусил к воде.
На другом берегу в тени лежал утиный выводок. Цикады молчали — они запоют только в три часа, когда солнце достигнет зенита. Какой-то зверек, то ли ласка, то ли горностай, привел детенышей попить у запруды. Скользнув к воде, словно тень бестелесной руки, зверушка мельком глянула на женщину на том берегу, на ослика у отмели и свистнула, что все в порядке. Ее выводок — три малыша — мигом примчался к маме. Напившись, зверушка села, глянцевито блестя на солнце. Детеныши лакали, склонившись к воде. Не было слышно ни звука.
Тереса стояла, не шелохнувшись, пока они не нашлись. Но где же Маноло? Овцы на месте, а пастуха и след простыл. Будь он собакой, она могла бы посвистеть ему, как та зверушка, подзывавшая своих детей. Ей не пришлось бы звать его по имени. Он примчался бы, откликнувшись на свист.
Интересно, сегодня он тоже будет голый? Тереса невольно представила, как он стоит внизу — такой, каким она впервые увидела его с дерева. «Мужчины не должны быть прекрасными — но они бывают», — подумала Тереса. Монашки учили иначе: «Не смотри на внешний облик мужчины, дабы не искусил он тебя своим видом!»
Само слово «искусил» означало пробуждение дьявола. Тьмы. Зла.
«Скажите, сестра, разве мужчина не создан по образу и подобию Божьему?» — спросила как-то раз Тереса.
Этот вопрос вызвал сильное замешательство и краску на лицах.
«Да, да, да!» и «Нет, нет, ты не понимаешь! Мужчины похотливы, а Господь — нет. Господь — это дух. Именно дух мужчины создан по образу и подобию Божьему, а не его тело».
Ну конечно. И все же… Она улыбнулась.
«Почему нас учат врать? — подумала Тереса. — Бог не желает, чтобы мы отводили глаза. Он хочет, чтобы мы видели».
— Маноло!
И вновь тишина.
Заметив, что зверек вместе с детенышами ушел от запруды, Тереса подошла к огражденному камнями кострищу. Посередине Маноло вырыл ямку, и там до сих пор курились остатки теплой золы.
— Маноло!
На сей раз она крикнула как можно громче, чтобы ее услышали на том берегу.
Пикаро вылез из воды и отряхнулся.
— Маноло!
Нет ответа. Тереса прислушалась.
Шелест шагов… Откуда? Кто-то шел по засохшей листве.
— Маноло?
Тереса обернулась к деревьям. Шелест вроде раздавался оттуда, из-за спины. Но она ошиблась. Звук доносился с другого берега.
Пикаро фыркнул. Кто-то или что-то упало вводу. Или его столкнули. Тереса снова обернулась.
На том берегу пруда под деревьями проскакал всадник. Тереса не успела разглядеть его лицо — и даже цвет одежды.
Маноло лежал без сознания, нижняя половина тела скрывалась в воде. Тереса не умела плакать; Она боялась воды. Подхватив юбки, она помчалась к плотине.
Похоже, Маноло ударили по голове. Руки тоже были в крови. Кровь залила рубашку, штаны и костыли, валявшиеся рядом. Перро не было ни видно, ни слышно.
Тереса не знала, что делать.
Она неожиданно развернулась и помчалась по дамбе назад. Схватила поводья Пикаро, подвела ослика к лежащему без чувств Маноло. Он дышал. Он был еще жив. Но как же взвалить его на спину Пикаро? Если бы кто-нибудь помог ему подняться…
Молись.
Молиться?
Тереса поставила Пикаро рядом с Маноло и опустилась на колени в пыль.
— Ваше Величество!
Нет. Ничего не говори. Молитва — это не слова.
Тереса умолкла. Глаза ее были открыты. Она редко молилась с закрытыми глазами. Если Его Величество появится, она должна его увидеть.
Пастух не встал, зато сама Тереса воспарила над землей. Потянувшись вниз, она схватила Маноло за ворот разодранной рубашки и начала поднимать вверх. Казалось, он легче воздуха. Тереса уложила его лицом вниз на спину Пикара. Руки и ноги пастуха безвольно болтались по бокам.
Тереса, как во сне, встала с колен, подошла к ослику и взяла в руки поводья.
— Пошли! Нам надо идти.
Они все вместе пошли по плотине, на миг остановившись посередине. Тереса посмотрела на дальний берег озера. Желтые пыльные пеликаны безмятежно разлеглись в тени. Три оленя — вернее, одна косуля и два самца, пришли на водопой.