Шрифт:
Пролог
Заброшенный городок, камеры повсюду, тысячи участников, жаждущих победы и кромешная темнота вокруг. В этой темноте бродит две тысячи роботов-львов, которые готовы разорвать нас на части и моя задача дойти до финиша с ядром главы стаи.
— Ты видишь это? — спросила она меня. — Он огромный. Сканер показывает высокий уровень опасности.
Я аккуратно выглянул из укрытия и обнаружил в пяти метрах от нас трёхметрового механического робота, который выглядел, как лев. Территория в тысячу километров кишит этими тварями, но этот отличался от тех,
— Если этот зверь заметит нас...
— Нам конец, — подтвердил я и сильнее прижался к стене. — У меня есть идея. Это чудовище может стать нашим палачом, но также — шансом на победу.
— В каком это смысле, Пилот?!
— Я взломаю его и приведу к финишной черте.
— Ты с ума сошёл?! — едва не вскрикнула моя напарница, но быстро добавила, — Мне нравится! Какой план?
— Его нет. Прикрой меня, Кобра! — я приготовился выбежать навстречу опасности, а Кобра, не медля ни секунды без единой доли сомнения выскочила из укрытия и одарила зверя электромагнитной очередью из своих «деток». Вы не ослышались. Так она называет два электромагнитных пистолета-пулемёта.
Кобра подставилась ради того, чтобы я мог подбежать и запрыгнуть сзади, без единой гарантии на успех. Она всецело доверилась мне, и я не облажаюсь!
Сократив дистанцию между мной и двухметровой робо-скотиной, я с разбегу бросился на его спину.
О том, получилось у меня или нет, расскажу позже. Когда придёт время и начнётся турнир «Львиная охота», ну а пока...
Меня зовут Картер Квин — и это моя история.
Начну с того, что жизнь пошла под откос, когда мне только-только исполнилось пятнадцать. Да. Именно так. Я веду к тому, что уже подростком я по-настоящему оказался в заднице, и теперь мне двадцать четыре, а я безработный инвалид с судимостью, но с высшим образованием и непосильной ношей.
Позже вы узнаете, как же так случилось, а пока несколько кадров из детства.
Детство... В нём было много людей, причинивших боль мне и моей семье, а также оно быстро закончилось. Сверстники ни во что не ставили, а родители столкнулись с угрозами и шантажом в силу профессии моего отца.
Много лет назад, ещё в начальной школе, я дружил с двумя ребятами, которые часто втягивали в неприятности. В один день Кейтилин спросила меня:
— Эй Картер, дашь глянуть на свой чип? — тогда мы были ещё маленькими.
— Конечно, Кейт! — и как любой влюблённый мальчик, я приостановил велосипед, вытянул руку и оголил запястье. Всё дело в том, что каждый, по достижению десяти лет обязан получить полный доступ к системе через мозговой чип, разработанный ведущей компанией на рынке. И вот за шесть месяцев до этого случая, мне провели непростую процедуру, чтобы я смог зажить полноценной жизнью, как и все остальные, как мои друзья. Для удобства наши мозговые чипы связывали с модифицированным чипом-имплантом в запястье: для связи, контроля состояния тела и для всего, что связанно с технологиями. Нам открывался доступ к сети интернета без применения телефонов, а также становился доступным просмотр фильмов, презентаций. Видеозвонки во время дел теперь обыденность, а сервера с личными данными избавили нас от проблем с идентификацией. Одним лишь взмахом пальца я мог открыть окно поиска, отыскать книгу, запустить видеоигру, позвонить маме и увидеть её лицо в окне звонка,
— Я думал, что твои родители слишком бедные, чтобы позволить себе этот чип, — Крис никогда не пропускал наши беседы с Кейт. Он возникал, как гром среди ясного неба и бил также больно, как молния. Я не считал его другом, но он дружил с Кейт. Когда он схватил мою ладонь, я терпеливо сжал челюсть. Крис придвинул её ближе к себе, затем с издёвкой сказал:
— Ты только посмотри, точно чип-имплант, словно ты действительно не нищеброд. Правда, Кейтилин?
— Да, настоящий, — хихикнула она.
Вдруг Крис достал нож и без сомнений ударил им по чипу. Я вскрикнул от боли и попытался вырвать руку, но он удерживал её хваткой дикого зверя. Я запаниковал.
— Отпусти, отпусти! Мне больно! — пока я умолял его о пощаде, Крис достал чип и сорвал контакты, которые вели к мозгу.
Никогда не забуду ту агонию. Они смотрели и смеялись, как я корчился, истекал кровью и терял сознание.
— Кейт, за что? — в последний момент успел спросить я.
— За то, что ты неудачник, Картер, — да, это слова моей прекрасной Кейтилин.
А потом наступила темнота.
Так уж вышло, что в детстве я был слабым и доверчивым. Меня травили, оскорбляли, унижали, а я всё равно поднимался и шёл вслед за теми, кто превратил мои и без того трудные детские годы — в ад.
Почему, спросите вы?
Именно она была самым чудесным явлением в моей жалкой жизни и каждый день, сквозь боль и слёзы, я выходил на улицу, готовясь к очередной атаке, лишь бы снова увидеть сияющую улыбку милой Кейт. Моя любовь всегда носила миленькие платья: розовые, персиковые и белые. Носила лаковые туфельки, разноцветные серьги и браслеты. Её личный стилист заплетал ей косы, иногда подвязывал пряди, и распущенные волосы Кейтилин развивались, как шёлк на ветру. Я был счастлив, когда они случайно касались моего лица, и тянулся к ласковым девичьим голубым глазам, как подсолнух к тёплым лучикам.
Мне было всего десять, а я уже понимал, что теряю голову. Я не слышал никого вокруг, сходил с ума и делал отвратительный вещи по указке языков, которых звали Крис, Грэг и Коча. Хотя, Коча парень неплохой, но равнодушный. Он молчал, но ничего не делал, чтобы остановить их, и смотрел на нас, как на зверьков в клетке. Иногда я думал, что он вырастет конченным психопатом, но к счастью — ошибался (об этом позже).
Мы с семьёй жили в Глобалтайне — малоизвестном, но крупном городе, репутация которого покрыта мглой и секретами, как в детективах. Даже такой город не избежал технологического сдвига, чем и сыграл на руку инженерным корпорациям.
Когда одногодки вырвали чип из моего тела, они повредили некоторые части мозга, и я пролежал в коме около года. Да, он удобен, но не совершенен.
Когда я очнулся, увидел своих родителей и соседских близнецов — Джеймса и Глори. Как оказалось, они приходили ко мне каждый день, когда узнали о травме. «И почему я не замечал их доброту раньше? — думал я, — почему не считал их своими друзьями?»
Когда ты ребёнок — не особо разбираешься в людях. Не особо видишь, что творится вокруг и как страдают твои родители. Тогда я не знал, какие ужасные вещи мучили их, но даже при всём этом они переживали и печалились, когда мне было плохо.